А тем временем старик затопил в спальне камин, бросил на горящие поленья банковые билеты, плеснул из лампы керосину, чтоб веселей пылали, открыл дверь и сказал родственникам: «Пожалуйте, господа!»
Наследники остолбенели от обиды, от злости. А старик ворочал клюкой в камине и хохотал. Он был доволен!
— Хорош человек? — спросил учитель.
— Не больно хорош! — ответил класс.
Не согласился лишь тот же Павелко Бородулин. Он сказал, что родственников жалеть нечего: старика-то вряд ли они любили; небось ждали его смерти, хотели попировать на чужие капиталы. Пусть сами наживают!
— Все равно старик дурной, — сказал Колюнька Нифонтов. — Отдал бы деньги земству на школы, а то жжет в печке, как сумасшедший! Я, мол, умираю, так пусть никому мое добро не достанется — гори! Пустая была голова.
— Правильно, Коля! — кивнул учитель и стал читать рассказ о другом старике, садившем яблони.
Старику говорят:. «Зачем садишь? Тебе не дождаться яблок». Он знает это, и все-таки сажает деревца, чтоб другие люди попользовались его плодами.
— Хороший старик! — закричали мы дружно, когда учитель закрыл книгу. — Вот человек!
— Да, человек, — сказал Всеволод Евгеньевич. — Если каждый из нас, как этот старик, хоть немножко сделает для других, жить будет легче, веселее. Человек, помышляющий только о своей выгоде, о своей утробе, о своем кармане, становится врагом человечества, торжествующей свиньей! Дети мои, когда подрастете и вас начнет одолевать бес жадности, кулацкого стяжания, вспоминайте старика, садившего яблони. Вспоминайте его чаще!
Мы любили такие уроки, такие разговоры с учителем. Не важно, что не росли у нас яблони, никто их не сажал н нам нечего было сажать. Незрелым детским умом догадывались мы, что тут вовсе не в яблонях суть, а в чем-то ином, более широком и тонком, что надо понять. Не поймешь, ты — торжествующая свинья!
Я рассказал Всеволоду Евгеньевичу, как сватал меня в письмоводители дядя Ларион и как отнеслись к этому в семье.
— Дед и бабка правы, — ответил учитель. — Что такое дядя Ларион? Давно приглядываюсь к нему. Странный какой-то прыщ на здешней земле. О нем книгу написать можно в назидание потомству: вот как нравственно уродует патриархального крестьянина капитализм — глядите и возмущайтесь! Ларион худо кончит. Держись подальше от таких людей.
Он помолчал, пристально взглянул на меня.
— Голова у тебя светлая, память редкостная. Все на лету схватываешь — математику, русский, географию. Сорок лет учу крестьянских детей, второго, как ты, ученика вижу. Тебе в гимназию надо, потом в университет. Далеко шагнешь! Верь, я не ошибаюсь, нет!
