Другие присоединились к ней, выкрикивая слова приветствия на иврите и идише, немецком, румынском, французском, польском, итальянском и греческом.
Когда новички зашагали по тропинке к воротам, те, кто находился за забором, двинулись следом за ними, ловя обрывки новостей. Один сказал, что их корабль был обстрелян в Хайфе. Другой заявил, будто они слышали, что эта группа состоит преимущественно из бывших узников Освенцима.
– Видели мужчину из поезда вынесли? Он что, умер?
– Не мужчину, а женщину. Ей от жары плохо стало.
– Это всё легальные, с документами. День-два и уедут.
– Ты-то откуда знаешь?
К этому времени Теди уже научилась не обращать внимания на подобные умозаключения, очень скоро все и так узнают правду.
Стоило новичкам добраться до ворот, в толпе послышались выкрики иного рода.
– Вена! Есть кто-нибудь из Вены? А Гроссфилдов знаете, скорняков?
– Кто из Лодзи? Тут ваш земляк!
– Будапешт! Семья Авигдора Коэна! Это недалеко от центра!
– Словинские! Вы случайно никого из Словинских не знаете?
Теди было тошно это слушать. Она скрестила руки на груди, повернулась к горам. Может, хоть там сейчас прохладней?
Ее отец уверял, что их фамилия, Пасторе, досталась им в наследство от времен испанской инквизиции, когда евреи стали переселяться в Голландию. Он говорил, что его предки произвели на свет так много дочерей и так мало сыновей, что к 1940 году в Нидерландах осталось всего восемь Пасторе. А теперь Теди была единственной, кто уцелел.
Если она встретит амстердамских соседей или бывших одноклассников, ей придется вспомнить все: лица, цветы, магазины, рынки, мосты, каналы, велосипеды, ароматы, окна с разлетающимися занавесками, окна с закрытыми по ночам ставнями. А это проделает опасную дыру в дамбе забвения, которую она так старательно строила день за днем.
Теди нарочно отворачивалась от новичков, сгрудившихся у ворот. Она старалась не обращать внимания на печальные голоса тех, кто вел перекличку, пока оглушительный рев сирены «скорой помощи» не заставил ее поднять голову. Позже жители лагеря будут сравнивать этот пронзительный звук с визгом попавшей под колеса кошки, сигналом воздушной тревоги, фабричным свистком. Теди заткнула уши пальцами, но все равно слышала, как кричит худенькая женщина, застывшая в нескольких ярдах по ту сторону от открытых нараспашку ворот.
Она стояла, странно вывернув стопы и плотно прижав локти к бокам. Кисти рук дергались, точно перчатки, болтающиеся на бельевой веревке, голова запрокинулась. Крик становился все громче, наполняя воздух невыносимым ужасом. Внезапно стало тяжело дышать. Солнце сделалось еще жарче. Заплакал ребенок.
