И все-таки на следующий год, на закате дня, знаменующего начало нового года, Зора снова начинала готовиться.
Кто-то мягко тронул ее за плечо. Она обернулась. Возле койки стояла Леони и протягивала ей белую блузку с желтыми пуговицами.
– Тебе пойдет, – негромко сказала она и, положив блузку в ногах кровати, отошла прежде, чем Зора успела отказаться.
Она выждала мгновение, потом села и провела рукой по мягкой швейцарской хлопчатобумажной ткани в горошек. Потом прикоснулась пальцем к одной из пуговиц – из тяжелой пластмассы, в форме цветочков, с пятью лепестками каждый. Интересно, заметит их Майер? Эта мысль потрясла ее, и она отдернула руку, словно обожглась. Зора обернулась, чтобы посмотреть, не видал ли кто-нибудь, как она почти поддалась искушению, этой глупой суматохе, которая, по сути, просто гормональное безумие. От Майера, сказала она себе, мне нужна только еще одна сигарета.
Дверь хлопнула, в барак ворвались Шендл и Теди.
– Вот погодите, вы еще увидите ребят, – объявила Шендл, на ходу стаскивая через голову рубашку. — Удивительно, как меняют человека бритва и расческа.
Теди остановилась у койки Зоры:
– Как твоя рука?
– Ерунда, царапина, – отмахнулась Зора.
– Идите сюда, – позвала Леони. – Смотрите, какие платья!.. Вишневое для Шендл и синее для Теди.
– Гляди какая щедрая! – Шендл проворно натянула платье.
Леони взяла щетку и принялась расчесывать ее волосы.
– Хорошо быть кому-то полезной, – сказала она.
Внезапно все услышали странный жалобный звук.
Болтовня стихла, потом и вовсе прекратилась, в то время как полумузыкальный, полуживотньй вой завис над лагерм на шесть, семь, восемь секунд, а затем внезапно перерос в высокий резкий вопль.
– Что это было? – Леони зябко поежилась.
– Шофар, – ответила Шендл. – Это такой специальный рог, бараний. В него трубят на Рош а-Шана и Йом Кипур. Ты что, когда шофара не слышала?
Лони покача головой:
– Мой дядя на дух не переносил всякие религиозные штучки.
– А родители?
– Я совсем маленькой была, когда поселилась в семье у дяди. Ужасный звук, правда? Первобытный какой-то.
– А мне он всегда нравился, – сказала Шендл.– В летнем лагере в шофар трубили, когда будили нас по утрам. Это, наверное, на маарив[8] зовут. Ворота между мужской женской половиной открыты для вечерей молитвы.
– Ты пойдешь? – спросила Леони.
Шендл пожала плечами:
– Вряд ли. Это короткая служба. Смотри, какой у меня на голове кошмар! Пока ты меня причешешь, она уже закончится.
