– Раввины учили, что все наши беды происходят от обид, причиненных Измаилу, брату Исаака, и Исаву, брату Иакова, – заметила Зора.
– Какие раввины? – проворчал Арик. – Раввины вашей диаспоры? Нет, моя дорогая, на самом деле все гораздо проще. Эта земля была нашей с самого начала, и мы должны отвоевать ее обратно.
– «Ты был странником на чужой земле», – процитировала Зора.
– И что? Такова жизнь, – сказал Арик. – Если мы будем сидеть сложа руки, очень скоро не останется ни одного еврея и полемизировать по поводу спорных моментов в Торе будет некому.
– Выходит, мы должны уподобиться остальным нациям и тоже отбирать землю у соседей?
– Знаешь, а ведь Зора по-своему права, – прошептала Шендл, повернувшись к Давиду. Ее поразило, что ее молчаливая соседка по бараку выступила против Арика.
– Возможно – кивнул Давид. – Но назад дороги нет, и податься нам тоже некуда.
– Ладно, хватит на сегодня философии, – объявил Арик. – Увидимся в пятницу. Постарайтесь разговаривать друг с другом на иврите. А теперь прошу всех встать для «Атиквы»[4].
Шендл подумала, что в жизни не слышала мелодии грустнее «Надежды». Медленный ритм больше подходил для заупокойной мессы, чем для гимна. Мелодия была очень проникновенной, непохожей на обычный гимн, и слова трогали ее, как в первый раз, когда она услышала их маленькой девочкой с косичками, сидя рядом с братом.
Шендл пела тихо, едва шевеля губами.
Пока еще в глубине сердца
Томится еврейская душа
И вперед, на восток
К Сиону, устремлен взор,
Еще не угасла надежда,
Надежда двух тысяч лет –
Быть свободным народом
На нашей земле, Земле Сиона и
Иерусалима.
– А у тебя приятный голос, – заметил Давид. – Тебе надо петь громче.
– А тебе медведь на ухо наступил, – ответила она, разглядывая добрые голубые глаза и высокий чистый лоб.
– Говорят, ты воевала вместе с партизанами под Вильнюсом? Может, ты знавала моего двоюродного братца? – спросил он.
– Не многовато ли у тебя братцев?
– Вольфа Ландау.
Шендл оторопело уставилась на него:
– Вольф – твой двоюродный брат?
Давид кивнул:
– Я и о Малке тоже знаю.
– Малка... – эхом отозвалась Шендл.
Немало воды утекло с тех пор, как она слышала и произносила эти имена, хотя не было ни часа с тех пор, как она их потеряла, чтобы Шендл не вспомнила о них.
– Ты была третьей в этой знаменитой троице, да? – продолжал он. – Для меня большая честь встретить тебя. Почему никто не знает, кто ты и что ты сделала?
– А зачем им это знать? – резко оборвала его Шендл.
