– Варенька, а тебя родители выдадут за безродного?
Сказала довольно ехидно и, как ни в чём не бывала, принялась расправлять чулок на полной ноге.
Варенька замолкла, как поперхнулась. Лицо её вспыхнуло, глаза погасли. Видно было, что эта мысль уже сидела в её голове.
– Я думаю, отдадут, – вмешалась Мария. – Сейчас не старое время, царская милость выше родовитости считается. А Шорниковы у царя в милости, и Митя, и отец его. О богатстве и говорить нечего – уже несколько заводов у них. Да за такого любой боярин рад дочку отдать.
– Думаешь, правда, отдадут?
Варенька смотрела на Марию с благодарностью и надеждой.
– Конечно. Да с войны вернётся героем, как тут устоять против такого жениха.
Варенька обняла Марию и глубоко вздохнула.
– Идти пора, не то после всех явимся.
Идя по обледеневшей дорожке, Варенька радостно сказала:
– А тебе-то, Маша, как хорошо. Шереметевы и знатны и богаты и у царя в милости, Михаилу отказа бояться нечего.
– Михаилу?
Мария удивилась так, что остановилась.
– Ну да, он же с тебя глаз не сводит.
– Мало ли кто на кого смотрит, сразу и жениться надо, что ли?
– Вот увидишь, он посватается.
– Да с какой стати ему свататься! Я не хочу!
– Он тебе не люб?
Варенька была изумлена.
– Кавалер он приятный и танцор отменный. Но замуж – не хочу. Вот ещё выдумала!
Варенька с сомнением покрутила головой и побежала догонять уже всходившую на крыльцо Нину. Мария припустила за ней. Дорожка была скользкой и узкой; стараясь обогнать друг друга, они толкались и оступались в снег. В столовую вошли запыхавшиеся, с непогасшим весельем на лицах – и только-только успели перед царским выходом.
За столом Пётр, крупно кусая рыбную кулебяку, весело заговорил:
– Сегодня ночью музыканты у нас на дворе концерт давали. Это ты что ли, Наташа, для театра их пробовала?
Наталья Алексеевна непонимающе посмотрела на брата.
– Какой концерт? Я не слыхала. С чего бы мне ночью пробу устраивать?
Пётр ещё веселее оглядел присутствующих.
– Ну, значит, это царицы Марфы воздыхатель в чувствах ей посредством музыки изъяснялся.
Он подмигнул растерявшейся вдове царя Фёдора:
– А, Марфа Матвеевна, признавайся.
Та в растерянности поводила головой.
– Да ты, чай, батюшка, шутишь?
– Ну! Не к тебе, значит? Тогда к кому же? Сейчас розыск объявим.
Нельзя было понять, шутит он или серчает. Вид весёлый, но бывало, что он с весёлым видом и на казнь посылал. Все сидели, как на иголках, особенно фрейлины, конечно. А Петра прямо разбирало веселье.
