Батюшкина дородная фигура казалась мелкой рядом со светлейшим князем Меньшиковым. Вот они оба подсадили в карету Екатерину, захлопнули за ней дверцу. Потом и светлейший укатил. Батюшка зашёл в дом. У Марии сдавило горло от жалости к себе. Неужели батюшка не поймёт, что счастье дороже короны, дороже царства? Ведь он любит её, конечно любит. Она подхватилась и побежала через комнаты к лестнице, навстречу отцу.
Тот поднимался в расстёгнутом камзоле, краснолицый, улыбающийся, пахнущий вином и духами.
– Что это ты, Маша, не спишь? Поздно уж.
Она бросилась ему на грудь и дала волю слезам.
– Господи, Маша! Пойдём-ка в постель.
– Постойте, батюшка, послушайте, я сказать вам хочу.
– Да ты не в себе.
– Нет. Сейчас. Я уже…
Она поспешно вытерла лицо, заплаканные глаза смотрели умоляюще.
– Ну ладно. Давай хоть сядем. А может, до завтра разговор твой подождёт?
– Прошу вас, я не задержу.
Она подвела его к глубокому креслу, а сама опустилась на круглую скамеечку у его ног. Посмотрела снизу вверх. Лицо отца было ласковым, с доброй улыбкой. Она взяла его сухую руку с длинными пальцами в перстнях, стала целовать. Он второй рукой гладил её по голове, провёл по щеке, поднял за круглый подбородок.
– Ну полно, Маша, говори, что у тебя.
Ей стало легко от его ласковой улыбки.
– Батюшка, не велите идти за Алексея, не люб он мне.
– Что-о-о?!
Его лицо мгновение было растерянным, но только мгновение. Тотчас углы губ поджались, глаза стали острыми и холодными.
Мария, боясь, что он сейчас зайдётся в гневе, поспешно проговорила:
– Неужто для вас счастье моё ничего не значит? Не с короной ведь жить, с человеком.
Князь Голицын аж задохнулся, услышав это. Вскочил, пробежал по комнате, резко повернулся.
– Ду-у-ра!!
Крутнулся на каблуках, сел в кресло и наклонился к ней.
– Ты же дочь моя, моя кровь! Как же не понимать можешь? Ведь держава! Держава! А ты как последняя баба: «счастье… с человеком…»
Он снова походил по комнате и повернулся к ней уже спокойно.
– Ступай, княжна, спать, и чтоб больше я от тебя такого вздора не слышал. Я твой родитель и в руке твоей властен.
Увидел, как она набрала воздуху, чтобы сказать, резко перебил:
– Ступай.
Наутро Борис Алексеевич ничего ей не поминал, поцеловал как всегда в висок, спросил, что они с Натальей нынче делать будут, и уехал.
А они нынче в гости собирались, и в важные гости. Дочери царицы Прасковьи звали кофий пить, да поглядеть разные товары иноземные, что к ним во дворец купчишки принесут. На такой случай батюшка изрядную толику денег им оставил, не поскупился. Да сказал, чтоб подобротней товар приглядели, не только дамские свои штуки, но и посуду, и для постели, и ещё что домашнее. Если понравится что подороже, чтоб отложили, он, дескать, к тому купцу сам заедет.
