Эрик был плотником. Но его истинное призвание – дрессировка лошадей для соревнований по конкуру: у него было несколько кобыл и пара жеребцов. Мама Мари, Сандрин, работала медсестрой. Когда мы познакомились, она болела, но всегда улыбалась и отказывалась носить парик, хотя после химиотерапии от ее собственных волос мало что осталось. Мы избегали разговоров о ее болезни, мне казалось, что она даже рада нашему приезду в деревню: мы новенькие, не в курсе их семейной истории.
Мари и Софи могли часами причесывать Фастоша, гулять по полям, бегать к морю и обратно. Софи очаровала все семейство Мари своими рассказами о медведях, волках и китах, которые водятся у нас на родине (выдуманными от начала до конца). Мари стала часто приходить к нам, и у Сандрин появилась возможность отдохнуть. Когда девочки гостили друг у друга, все были этому рады. Вскоре Мари и Софи стали не разлей вода.
Это помогло Софи обрести уверенность, и она наконец-то начала осваиваться в школе. Способствовало этому и то, что теперь она говорила по-французски значительно лучше. И Клер тоже. По правде говоря, обе наши дочери почти забыли английский. Отчасти мы сами были виноваты: чтобы помочь им адаптироваться, мы решили говорить при них только по-французски. Увы, результат превзошел наши ожидания: к концу осени Клер вообще перестала говорить по-английски (и хмурилась, когда слышала от меня английскую речь). Софи реагировала немногим лучше. Однажды она невинно взглянула на меня и задала один из тех вопросов, которые заставляют родителей осознать, как малы еще их дети: «Maman, pourquoi on parle Anglais?» («Мам, почему мы говорим по-английски?») Если она и соглашалась говорить на родном языке, то делала это с сильным французским акцентом, путая слова.
Хотя у Софи появились друзья, она по-прежнему жаловалась на еду в столовой (правда, теперь она жаловалась по-французски, и меня это почему-то раздражало меньше). Каждый день после школы она говорила, что умирает с голоду («affamée»). Стоило ей забраться в машину, я тут же начинала пичкать ее чем-нибудь вкусным, чтобы заглушить свое чувство вины. Французы, разумеется, в машине не едят. Очень скоро мне стало стыдно за наше засыпанное крошками заднее сиденье (о котором, подозреваю, судачила вся деревня). Я выбегала из школы вместе с Софи, неслась к машине, пристегивала ее и скорее ехала домой (не лучший способ подружиться с другими родителями).
Однако к началу ноября Софи перестала плакать во время утренних поездок в школу. Наступило затишье, и я немного расслабилась. Вскоре мы получили наше первое приглашение на ужин.
