— В банк.
— В банк?! — переспросила я.
— А что тут такого? Кстати, возьми паспорт.
— Зачем?
— Денег хочешь?
Я непонимающе посмотрела на него. Камиль пояснил, что он намерен при моей помощи снять деньги с одного счета, а потом перекинуть их на два других: свой и мой, который мы сегодня откроем.
Я ничего не понимала.
— Как ты собираешься при моей помощи снимать деньги? Ты хотел сказать: ограбить банк?
— Нет, я намерен снимать свои деньги со своего счета и платить тебе за помощь. Десять тысяч долларов. Они тут же переводятся тебе на счет. Можешь потом перекинуть их в любую страну. Только в нашу не советую.
— Что требуется от меня? Держать кассира на мушке? Стоять на шухере? Сидеть в автомобиле с заведенным мотором?
Камиль искренне расхохотался.
— За кого ты меня принимаешь, детка?
«Я еще не определилась», — хотелось ответить мне, но я сдержалась и промолчала.
Хабибуллин вновь стал серьезным.
— От тебя требуется подпись. Это все.
— И молчание? Или мое вечное молчание обеспечит Виталий Суворов? Это он здесь был прошлой ночью?
Камиль застыл на месте, а потом долго и неотрывно смотрел на меня. Наконец спросил:
— Откуда ты знаешь про Виталика?
— Что он здесь делал прошлой ночью?
— Он не был здесь прошлой ночью! — Камиль в ярости стукнул кулаком по стене.
— Врешь! — теперь уже я не могла успокоиться. — Он скрывался в шкафу в Витьки ной комнате. Он потерял там пуговицу. Обычную, не беспокойся. Без микрофильмов. И он оставил шкаф не закрытым, а я всегда закрываю шкафы. И ночью ты ведь не просто так выходил, правда? Наверное, его провожал? И в Пафос мы не просто так ездили.
— Ты видела его в Пафосе? — устало спросил Камиль.
Я кивнула.
— Оля, — Камиль потер лицо, — зачем ты лезешь куда тебя не просят? Ты в самом деле такая идиотка или притворяешься? Ведь это же не игра. А у тебя дети. Ты о них хотя бы думаешь?
— Как раз о них я все время и думаю! То их берут в заложники, то… Объясни мне, что происходит? Или не объясняй. Ты можешь мне гарантировать, что с ними и со мной ничего не случится? Ты можешь дать мне слово, поклясться памятью своей умершей матери, что с нами ничего не случится?
Не в силах больше сдерживаться, я разревелась. Камиль обнял меня, прижал к себе.
— Так можешь или нет? — наконец я подняла на него зареванные глаза.
— Я могу поклясться памятью своей матери, что я сам не буду убивать ни тебя, ни твоих детей.
— А Виталий?
— О, Аллах, да Виталий наверное даже не помнит о твоем существовании! Какое ему до тебя дело? У него своих забот полон рот. Он объявлен в розыск в шести странах. Ты-то ему зачем? Тем более твои дети.
