— Слишком много водки, — шепчет он. Высвободив руку из моей, хватается за голову.
Я не успеваю спросить, тошнит ли его, когда он снова смотрит на меня.
— Кто — я?
— Сабы.
Он снова принимает прежнюю позу, откинувшись головой на спинку сидения.
— Мне жаль, Леа. Я чертовски... пьяный.
— Все в порядке. Не беспокойся обо мне. Я здесь, я забрала тебя, и мы едем к тебе домой.
— Не мой дом... потому что это подражание. Копирование. Мне не... нравится это. Хочу чувствовать... эту боль. Это единственный способ.
— Гензель? — шепчу я. Я беспокоюсь, что у него, действительно, сотрясение. Какого черта все это значит?
Его веки трепещут.
— Гензель... — он щурится. — Не мое имя.
— Мне жаль, — отвечаю спокойно. — Как мне тебя называть?
Он молчит, оставаясь очень тихим, расправляет плечи, садится, вытянувшись в струнку, положив крепкие руки на колени. Не совершила ли я ошибку, забрав его от скорой помощи. Я успокаиваюсь только где-то в половине мили от «Леса», когда он смотрит на меня.
— Ты не можешь забрать меня, в интернате есть несколько мест. Ты слишком молода, помнишь?
Мое сердце сжимается. О чем он говорит?
— Ты говорила, что ты слишком молода, чтобы быть моей мамой?
— Я не твоя мама, — шепчу я.
— Я знаю, — он вздыхает, закрыв руками лицо. — У меня нет мамы.
Вот дерьмо. Я не могу поверить, что он говорит это. Мы никогда не говорили об этом, когда нас разделяла стена. Все предположения насчет его слов проносятся в моей голове, я обдумываю ответ.
— У каждого есть мама, — говорю я, наконец.
— У меня нет, — он смотрит в мою сторону и когда наши взгляды встречаются, он хмурится. Покачав головой, Гензель хватается за свой живот. — Я чувствую... тошноту.
— Съехать на обочину? Или продержишься четверть мили?
Он не отвечает и даже не смотрит на меня, но так крепко хватается за мое колено своей большой рукой, словно боится, что я уйду. Прислонившись к боковине моего сиденья, он продолжает держаться за меня, пока мы подъезжаем к клубу.
Я паркуюсь на первой линии, пока несколько работников спешат к нам. Гензель открывает глаза. Они теплые, но... отстраненные.
— У тебя хорошенький ротик, — бормочет он. — Хочешь пойти со мной?
Он шевелит плечами, как будто верхняя часть его тела доставляет ему дискомфорт. В этот момент его футболка натягивается, открывая кровавое пятно, подмышками, над ребрами.
— Дерьмо. Ты кровоточишь!
Оказывается, не только из раны на голове, которая все еще сочится кровью.
Его опустошенный взгляд ищет мой.
