Люблю трагический финал | страница 89
Ах, капитан, капитан. Ну и доллары у вас, товарищ капитан…
Тростниковая стильная крыша ресторанчика не выдерживала тропического ливня… Смуглая официантка подставила пластиковое ведро, и капли с чпоканьем стукались о его пустое дно… Бом — плюм… плюм — бум… Этот звук показался страшно знакомым — как на старой подмосковной даче с протекающей крышей…
«Вот тебе и заграница…» — Олег Дубовиков явно не получал должного удовольствия от тропических островов… Вот позволил себе эту заграницу в кои-то веки… решил передохнуть… Что в самом деле все ездят, а он… И что же?!
Если бы Аня Светлова видела в этот момент капитана, она бы вполне избавилась от своего комплекса «буржуйки, разъезжающей по заграницам» и уже тем самым виноватой перед «подвижником», самозабвенно заботящимся о сирых и убогих…
«Защитник сирых и убогих» потягивал прохладительные напитки и брезгливо морщился. Темнокожие официантки казались ему неповоротливыми — «наша уже бы раз пять за это время обернулась туда-сюда!» — и некрасивыми… К тому же утром на пляже он наступил на морского ежа… Это было неопасно, но очень противно — вытаскивать колючки было категорически нельзя: их следовало отрезать и ждать, пока то, что осталось, растворится…
Немного, правда, забавляло чернокожее население острова — просто в принципе не умевшее плавать… Жить у океана и не уметь плавать! Купаться — означало для них зайти на мелководье и сесть в воду… Вот и теперь несколько черных курчавых голов таких купальщиков, как поплавки, торчали над водой…
И Олег с усмешкой наблюдал за лупоглазыми физиономиями, торчавшими из воды.
Капитан был, разумеется, патриотом… И не только в том, что касалось работы официанток…
Ане Светловой, несколько иронически относившейся к роду его прежней деятельности — сапог! — и, главное, к его фамилии (Светлова все время пыталась эту фамилию ехидно сократить), Олег Иванович любил внушать:
— Истории своей собственной не знаете, дорогуша… Должен вас просветить. В Древней Руси мирское имя и прозвище Дубина, например, встречалось довольно часто! И в документах шестнадцатого века не редкость встретить и упоминание «Ивашки Дубины, крестьянина», и «игумена Геронтия по прозвищу Дубина». Но это, знаете ли, вовсе не имело того уничижительного значения, которое ныне в него вкладывают! Напротив, символизировало твердость, силу…
— Ну, хорошо, хорошо… — покорно соглашалась Аня, — не возражаю, пусть так, Ивашко Дубина — это звучит гордо.