За это все то лето меня водил один мальчик за руку.
Не смела я от него отойти ни на шаг.
Ослабленная, зимняя была кровь. Я не пыталась даже вырваться из настырных маленьких рук.
Средь пугливых колдовских хохлов.
В отчаянии, что ни минуты не одна. Все лето под присмотром. Пара черных, пара голубых. Обе мрачны пары, грозны, ни на что засмотреться не позволяют. Только на них, только на них. Хожу, держу за руку сердитого ребенка.
— Теть Саш, если честно… вот они хохлы, да? Ну они какие-то, честное слово! Они говорят, как будто им жарко. Стоят на одном месте.
— Киря, жарко, пойдем в тень. Папе скажи, чтоб панаму тебе выдал.
— Теть Саш, если честно, у вас глаза такие добрые. Добрые-добрые!
Андреевский поруганный флаг проплывает по нашим с Кирей глазам.
— Теть Саш, че, прям все корабли им отдадим? Все-все, до одного?
— Тебе чего? Ты про это не думай. Чего тебе, Киря?
— Плохо верится, — и длинно сплюнул. — На причале, где «запрет», я нырял.
— Врешь.
— Я поднырнул под причал, глаза открыл, и правда, есть там труба вот такая вот, меня смело могло затянуть. Я подплыл ближе, из трубы черная хлестала вода.
А второй, детина литой золотой, официантом в баре у нас. Белые крашеные волосы, он хамил, обидно смеялся вслед. Кирилл впивался в него злыми черными глазами, официант впивался в Кирилла злыми синими глазами, не выдерживал, отводил от злого мальчика взгляд.
— Ну прям такой гордый, прям ходит, как этот! А сам не женат! — язвил Кирилл.
Я уходила с площадки, шла за дом отдыха, на сухую и дикую поляну, с которой угадывалось внизу море и звуки Ялты казались близко.
— Бокситкой заливаешь поверхность. Получается пепельница. Взрывчатку в костер бросали, один пацан не успел отбежать, рука летела пять метров, прямо к моим ногам шлепнулась. А один раз был пожар, пожарники сверху веревку спустили, а сами угорели, попадали, а я маленький, я пролез и всех женщин и детей спустил по веревке.
Вечером у бара на площадке сидим за столиком, официант нарочно громко смеется, дерзит, если что-нибудь попросишь.
— Этот, ну прям весь из себя! Такой гордый. Будто вчера женился!
И вдруг откуда-то музыка приплыла. «Сопки Маньчжурии». Аккордеон. Я пошла по дороге, это сначала в гору немного, до служебного домика, где служащие живут, а там дальше вниз, и если перелезть через каменную ограду вправо, как будто в пропасть, то не в пропасть, а в наш упадающий крымский парк, за ним тот, мой любимый, разбитый санаторий, музыка шла из него. Я пошла, меня Кирилл, конечно, догоняет, я передумала, вернулась, нос к носу, с торопящимся официантом. Господи Боже мой, больно стукнулись лбами. Я в бар вернулась, Кирилл со мной, официанту пришлось бежать по дороге на музыку. Там нет фонарей, там один только лунный свет.
