Когда старик излил всё накопившееся в душе, ему стало легче. Он быстро хмелел, язык у него стал заплетаться и наконец совсем перестал его слушаться.
Они встали. По счёту уплатил Усимацу, и они вышли из трактира. Было уже далеко за восемь. Город погрузился в темноту, на улице почти не встречалось прохожих. Навстречу им попалась какая-то помешанная женщина, разговаривавшая сама с собой, потом какой-то пьяный, который, видно, забыл дорогу домой. Кэйносин едва держался на ногах. Глаза его помутнели, в них далее как будто не отражался блеск звёзд. Усимацу решил довести его до дома. Он то поддерживал его под руку, то подставлял ему плечо и чуть ли не тащил старика на себе, то, обхватив его, балансировал вместе с ним.
Когда наконец он довёл Кэйносина до дома, они застали жену Кэйносина и крестьянина Отосаку с женой, вымокших от ночной росы, за работой во дворе. Увидев Усимацу» приведшего её пьяного мужа, жена Кэйносина смутилась.
— Ах, это вы! Сколько хлопот вам причинил мой муж!
Третьего ноября вдруг ударил мороз. Вот что даёт почувствовать приближение долгой-долгой зимы в горах. Когда, проснувшись утром, Усимацу глянул в окно своей комнаты, всё вокруг точно было окутано белым дымом. Так как в этот день в школе отмечалось двадцатичетырёхлетие императора, Усимацу надел вынутые по этому случаю из корзины хаори и хакама и облачился в прошлогоднее пальто.
Когда он спустился по тёмной лестнице и вышел в коридор, в окно, обращённое на север, проникал яркий свет утреннего солнца. Под его лучами на дворе таял иней и осыпались листья. На ветвях гинкго уже не осталось ни одного листочка. Вдруг Усимацу заметил тоненькую женскую фигурку: это была Осио. Прижавшись к стене, она глядела, как кружатся и падают тронутые морозом листья. Усимацу вспомнил Кэйносина, его вчерашний рассказ о семье и детях; ему опять стало жаль этого беднягу и захотелось оказать внимание его дочери.
— Осио-сан, — обернулся он к ней, — не передадите ли вы окусаме, что сегодня у меня ночное дежурство. Пусть она оставит для меня ужин, а я попозже пришлю из школы мальчика.
Осио пугливо отделилась от стены. При виде Усимацу она всегда робела. Похожа она чем-нибудь на Кэйносина? Волосы, выражение лица — нет. Сёго — тот похож на отца, а она, видимо, на покойную мать. «Глаза её точь-в-точь материнские, — сказал Кэйносин», — думал Усимацу, невольно разглядывая девушку.
Осио слегка покраснела и, запинаясь, сказала:
