Ольга спешила. За всю дорогу она ни разу не оглянулась. Легким неслышным шагом Гаврилов подобрался к ней ближе, чтобы не потерять при приближении к свалке.
Ольга прошла немного по краю свалки, примериваясь, куда нырнуть, и, увидев удобный вход, шагнула внутрь.
Бесхозное добро гнило, ржавело, уходило под снег. Гаврилову и днем здесь приходилось бывать, и каждый раз он сдерживался, чтобы не поднять, не унести полированную панель, ценную титановую трубку или почти целый электромоторчик.
«Бедный порт, — посочувствовал он, — не знает, как от этого добра избавиться! Проще простого — открыть ворота. Ох, понесли бы! На горбах, машинами, телегами заполнять свои гаражи, подвалы, кладовки. Враз бы территорию освободили».
Гаврилов припомнил, как направили его однажды на городскую свалку помогать при облаве. Был сигнал, что прижилась там некая артель — из старья новье делали и продавали. Одежду, мебель, что найдется. Взяли их быстро, за один день, но что Гаврилова поразило: в их норе стоял ящик с серебром — ложки, вазочки, электроконтакты. Ради интереса Гаврилов и на суд пришел. Вся артель сидела на возвышении, молодые, откормленные, здоровые парни, в коже и в джинсах. Наглые рожи! Отвечали и посмеивались, знали, что не посадят. Оказывается, и золото, и платину они добывали из радиодеталей.
Но те — понятно, не задаром трудились. А этот Егоров? Зачем живет? Зачем работает? Неглупый, должно быть, мужик. Как он понять не может, что жить так нельзя? Сесть бы с ним, потолковать, разъяснить что к чему. Ясный и справедливый смысл жизни не вызывал у Гаврилова сомнений, и потому Егоров, выпадающий из этого смысла, вызывал у Гаврилова интерес. Никак он в толк не мог взять, что это за фрукт такой, который свое ненормальное положение считает нормальным и честным…
Ветер хозяйничал на свалке, подваливал снегу, покрывал саваном ничейное добро. Гаврилов наткнулся на свои почти занесенные следы и понял, что Ольга потеряла дорогу.
«Кругами ходит, как в лесу, — с беспокойством подумал он. — Расспросить бы о приметах, подсказать. Есть же у нее какие-то ориентиры». А глаз у него зорче, нервы крепче, помог бы.
Гаврилов сейчас не испытывал к Ольге неприязни. Она была для него товарищем, с которым он делает одно дело. Хоть с разных сторон к нему идут, но дело-то общее, нужное и справедливое.
По тому, как резко меняла она направления, металась по свалке, Гаврилов понял, что она уже собой не владеет.
«Не паникуй, задержись, припомни!» — мысленно увещевал он, встревоженный неожиданным осложнением.
