Он оборвал себя и, круто взмахнув рукой, зло и требовательно рубанул:
— Теперь — баста! Пора реванш брать! Она у меня попляшет джигу. Я ее угроможжу, я ее уконтропуплю, стерву занозистую, сделаю и шелковой и ласковой. Она запоет у меня голосистым кенарем, и будут мне по утрам поклоны у дверей!
Ковтун замолк, словно голос сорвал. Лицо его было страшно, как у кликуши. Глаза горели невидящим светом. В них была ярость и сила готового на все человека.
— Ну, а как считаешь, меня уважают? — спросил Веня.
Ковтун, не понимая, уставился на Веню, словно впервые его видел.
— Тебя? Уважают? — повторил он, вникая в смысл слов. — Кто тебя уважает? Отребье, портовое быдло. Знаешь ты, что за границей вместо тюрьмы в море сажают, причем срок костят наполовину?
«Как же так? — недоумевал Веня. — Мы же все люди. Должно же у нас быть что-то единое, общее, на чем мы сходимся, чем живы и для себя, и для того, кто со стороны на нас поглядит?»
Он смотрел на стоящего рядом человека и ничего такого не находил.
— Слушай, Ковтун, иди отсюда, а? Честно, я прошу тебя. И не приходи больше, пожалуйста, — произнес Веня.
— Надоело, — сказал Ковтун. — Я-то думал, про тебя врут. Нет, больной ты, больной и неисправимый человек. Ну что ты ко мне пристал? Может, сам пойдешь? Нет? Ну уж на тебя-то меня хватит!
Он не спеша пошарил в кармане куртки, вытащил белый оловянный кастет и ловко натянул его на пальцы.
— Во какая игрушечка! Ты с такой цацей знаком? — спросил он, кривя в блатной улыбке рот.
И тут же без замаха выбросил вперед руку.
Что-то непонятное произошло. Острая сильная боль врезалась в лицо, захлестнув на секунду сознание. Веня зашатался, но устоял. Низ лица стал огромным, чужим, рот наполнился соленым крошевом. Но сильнее боли было недоумение.
«Что случилось?» — силился произнести Веня, но губы ему не повиновались.
— По трапу ходить я не научился, но драться умею. Уяснил? Иди, свободен, — словно издали услышал он голос.
Веня дрался когда-то в детстве и здесь, в порту, два раза — то были другие драки. К такой он не был готов, про такую не ведал. Он только одно понимал, что отступать нельзя. Перед ним был не просто противник — сытая, наглая нечисть предъявляла свое право на жизнь.
Ковтун стоял перед ним ухмыляясь, поигрывая кастетом.
Веня сделал левой ложный выпад и, всю силу свою и ненависть вложив в правую, бросил ее в ухмыляющуюся физиономию.
Ковтун пригнулся, удар пришелся по темени.
— Ох-хо-хо! Что счас с нас будет! Бедные мы, бедные! С нас же будет кровяной бифштекс.
