И сами они, по мере того как открывался и рос у них перед глазами огромный город, ощущали эту малость, одинокость и неспособность что-то изменить.
То, что хранили и несли они в себе, невысказанно прорывалось наружу излишней резкостью движений, угрюмой сосредоточенностью лиц да отрывистыми, злыми выкриками с добавлением ненужных слов, которые доносились до причала.
Это верно, люди мы земные, на земле должны жить, — посочувствовал им Веня, выискивая на палубе «крестного»: попрощаться хотелось.
С кормы тральщик гляделся забавно — будто амбар с трубой поехал, как в сказке — по щучьему велению. Из трубы пыхнул черный дым и пошел, слабый, сизоватый, только у самой трубы и видный, а черное облако висело над заливом, уже потеряв с судном связь, и странно было видеть, откуда эта инородная взвесь на ясном утреннем небе.
Прощальные гудки в порту запретили — слишком много пароходов стало. Если каждый гудеть будет да ему отвечать — это ведь не работа получится, а одно сплошное гудение. Ну, а с другой стороны — понять желание можно — попрощаться вот так, на ином уровне: новая живая единица, называемая тральщик, желает проститься с тем целым, от чего отрывается, с портом, с флотом, с городом. Поэтому иногда гудят в нарушение инструкций.
Постоял, послушал… Нет, не станут, далеко отошли. Уже на чистой воде развернулась «Пикша» в сторону моря и буксирчик отцепился. Приземистый, широкий, черный, как таракан, потопал куда-то по своим делам. А они, не останавливаясь, начали свой — длинный ли, короткий? — путь в Норвежское море.
По нынешним временам, когда и в Тихом океане промысел — это вообще не переход, так, прогулочка. Ну, а для Вени иное измерение: сам он из залива не выходил, и только один раз, лет десять назад, добрался с оказией до знаменитой Тюва-губы и увидел оттуда открытое море. И задохнулся, слова сказать не мог — так его поразила беспредельная, неземная синева… Посмотрел, запомнил, запечатлел и так испереживался за дорогу, что дал себе слово больше таких авантюр не совершать.
Его пароходы у стенки стоят. Куда бы они не уходили, к Африке или Антарктиде, его рейсы начинаются здесь, когда завершаются у тех, кто на них плавает. «Работа та же, только вода с одного борта, а не с двух», — утешал себя Веня. Так он их и воспринимает: один борт — слитый с землей, а за другим — даль неохватная.
Из этой вот из земной жизни подошел к нему сзади Ерохин, причальный матрос, осанистый, крепкий мужик лет сорока.
