— Вот теперь мне и правда пора. Спасибо за ужин, Анабель. И за коньяк. Он действительно неплох.
Обернувшись к Милли, он сказал без улыбки, почти требовательно:
— Загляните ко мне завтра вечером, я найду для вас этот путеводитель.
— Почему именно вечером?
— Днем я работаю и ни с кем не встречаюсь.
У нее едва не вырвалось: «Даже со мной?» Но она сказала совсем другое:
— Не думаю, что мне так уж необходим путеводитель. Эго ведь что-то вроде учебника для тех, кто отправляется в дорогу. А я терпеть не могу разные учебники!
— Я так и понял, — сказал Майкл ласково. — В школе вы были двоечницей?
— Не напоминайте мне о школе! Нам не разрешали даже косметикой пользоваться. Это была очень благопристойная школа. И очень дорогая.
— Но не любимая.
Милли посмотрела ему прямо в глаза: насмешливые и проницательные одновременно. Этому человеку ничего не нужно было рассказывать о себе, он видел ее насквозь. Но она все же сказала:
— Знаете, Майкл, у меня в жизни вообще не очень много любимых пешей. По-настоящему любимых. Я имею в виду не шоколадки и не компьютерные игры, вы же понимаете.
— Конечно, — улыбнулся он. — Хотя без шоколадок вы не проживете и недели.
Анабель расхохоталась, смутив ее еще больше. Сердито глянув на нее, Милли пробормотала:
— Откуда вы знаете?
Он отозвался загадочно:
— Знаю. Так о каких еще любимых вещах вы говорили?
— Вы же все и сами знаете! — огрызнулась Милли.
И повернувшись к нему спиной, она, не простившись, быстро пошла к дому. Звездное небо укоризненно покачивалось над его крышей, обещая солнечный день, в котором могло случиться так много.
* * *
Когда Майкл уехал на своем «Ягуаре», на мгновение Милли вспомнился чудесный школьный сад, куда они с подружками убегали на переменах. И здесь, под сенью цветущих сакур, усевшись прямо на изумрудной траве, они шепотом обсуждали свои важные девичьи дела. У некоторых из них, в том числе и у Милли, были старшие сестры от которых они узнавали некоторые секреты женского тела раньше, чем от матерей.
Правда, Анабель никогда слишком не откровенничала на этот счет. Но Милли выручала богатая фантазия, которая легко дорисовывала целое по отдельным штрихам, случайно услышанным и увиденным. Кроме того, Милли отличалась мощной интуицией, и та вовремя подсказывала ей, как то или иное, о чем она не знала наверняка, должно быть в действительности.
Та же самая изумрудная трава должна была помнить и первый поцелуй Милли. Ей тогда было всего десять, а мальчику, которого звали Максом, четырнадцать, и среди девочек ее класса он считался опытным ловеласом. Милли уже не терпелось попробовать то, о чем столько шептались под вишнями: «Ты со многими мальчиками целовалась? Как? Еще ни с кем?!» Признаваться в этом было неловко, и Милли всегда лгала в таких случаях.
