Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия | страница 21
Я бы употребил более резкое слово: мы живем в порнографической цивилизации, сексуальный аспект экстраполируется. Отклонения от нормы становятся нормой, эксгибиционизм в культуре делается привлекательным, и не только в культуре. Я говорю не о кино — в политике, образовании, развлечениях, в культе тела, заслоняющем духовное развитие, в потере традиции и привязанности к одному мигу, в этике — словом, порнография везде.
Современная цивилизация, как сказал Бернанос, это заговор против духовной жизни.
Когда я гляжу на французское население, то чувствую себя иностранцем в моей собственной стране. Более того, я совершенно одинок, выброшен с культурной территории — устранен именно за то, что осмелился критиковать культурное лобби, властную культурную коррупцию; я осмелился указать на то, что глобальный капитализм убивает национальную культуру (вот вам пример: последний Нобелевский лауреат, ле Клезио, — это самый политически корректный и наиболее пустой писатель, какого можно только представить).
Прошу прощения, что приходится говорить обо мне самом, но утверждаю, что я — одна из жертв тоталитаризма нового типа, или фашизма, если вам нравится больше это слово, — но учтите, что это именно меня обвиняют в том, что я фашист: я был подвергнут остракизму и сто двадцать писателей подписали письмо, в котором говорится, что я фашист.
Да, теперь я думаю, что должен найти в себе силы и встать. Встать и сказать обо всем, что вижу очень ясно, о том, что является реальным порабощением, — сказать, даже если ясность моего суждения будет квалифицирована как фашизм.
Весьма очевидный симптом деградации общества — это разрушение языка, столь заметное сегодня во французской речи. Разрушение языка, создание новояза — это и есть матрица фашизма. Об этом писал еще Оруэлл.
Молодая польская еврейка сказала мне недавно, что невозможно понять Россию, если не учитывать азиатский деспотический дух и исконную готовность русских быть рабами. И если она права, то значит русские и европейцы действительно похожи, но, слушая ее, я вспоминал и грезил о русской культуре: Гоголь, Достоевский, Соловьев, Чехов, Мандельштам, Солженицын, Цветаева, Мусоргский, Скрябин, Тарковский, Губайдулина, Денисов, Шнитке и так далее.
Демократия теряется, растворяется в трюках, приготовленных для толпы. Мы живем с тенями фактов, в иллюзиях, отнюдь не в реальности. Отчаяние — вот нужное слово.
Как верующий католик я обязан сказать, что отчаяние — это уступка дьяволу. Я католический писатель, следовательно, у меня нет права на отчаяние. Западная Европа сегодня ненавидит католицизм — но я принимаю бой.