Олег поменялся в лице.
– Ах ты гад! Ты там с девкой развлекался, а я на улице парился! Какой же ты мне друг, если не поделился?! Я, может быть, тоже бабу хочу.
– Хотел бы – имел бы. Ладно, это уже прошло. Теперь надо на судно успеть. Видишь, Олежа, какой рикша дохлый, невмоготу ему такого борова, как ты, везти. Помог бы ему.
Олег слегка посомневался, но вылез из тележки и взявшись за длинный шест и отодвинув взмыленного индуса, сказал:
– Слабак! Смотри, как надо!
Скала попер тачку так, что затрещали колеса. Разжалованный индус на ходу вскочил в возок и тихо устроился возле Андрея – такой расклад его вполне устраивал.
Азиатская луна осыпала серебром весьма забавную картину. По притихшим улицам Бомбея русский кузнец на бешеной скорости пер бамбуковую тележку, в которой сидели его довольный, как обожравшийся сметаны кот, его товарищ и мирно спящий индус-рикша.
Жизнь моряка – это вечное скитание. Меняются города, меняются страны. Разные народы сменяют друг друга. Природа то радует буйством красок, то пугает унылостью северных пустынь. Самобытная архитектура, разные языки, обычаи и уклад жизни стремглав проносятся мимо морских скитальцев, как деревья за окном электрички. Напыщенная и гордая Европа сменяет наивную Африку, закомплексованная Латинская Америка – наглые Штаты, хитрая Азия – далекую Австралию. Судовой люд, уставший от океана, спешит на берег, покупает подарки домашним и мерит все на свой лад. Впечатления от увиденного наслаиваются и вскоре перестают волновать. И только выйдя на пенсию, просоленный боцман незаметно смахнет слезу, вспоминая улыбку стройной мулатки, у которой он покупал дешевые бусы.
Моряки «Оушен Хоп», как чайки за кормой их судна, оказались позади стремительно продвигающейся вперед свой Родины. Не могут они догнать-понять обновленную странную Россию, выбирающуюся из-под обломков социализма. Оттого, может быть, и подались в дальние края в надежде пересидеть среди волн российское лихолетье.
«Океанская надежда», покинув Индию, устремилась в Африку. Форштевень резал волну, ветер не давал покоя либерийскому флагу, под которым был зарегистрирован танкер. Экипаж занимал себя судовыми работами. Миша и Олег очищали от ржавчины балластную цистерну на корме. Скала работал на совесть. Пыхтя и сопя, он усердно тер переборки железной щеткой. Балалайкина работа не вдохновляла. Он забрался в более-менее сухое место между шпациями и, прикрыв глаза, стал мечтать. Неудачи последнего времени слегка поохладили его пыл, но стремление каким – либо образом резко улучшить свое бренное существование продолжали будоражить его фантазию. Какого-нибудь конкретного плана, как занять в мировом сообществе более достойное положение, у него не было. Он успокаивал себя тем, что все произойдет как-то само собой. Весь путь к богатству и славе его воображение прокручивало в ускоренном режиме. Это было неинтересно. Самое главное начиналось потом, когда уже есть и деньги, и почет. Он представлял себя на шикарной яхте. Его окружают грудастые блондинки, милые, как кошки, и такие же глупые. Миша берет трубку и по спутниковому телефону звонит в покинутую им Россию. Звонит своему товарищу. «Привет, Максим! Как дела?» – «Это кто? Ты что ли, Балалайкин?» – «Да, я» – «А где ты?» – «Я – на Гавайях. Отдыхаю на своей яхте» – «Где?!! На чем?!!» – «Чем занимаешься, Макс?» – «Дома канализацию прорвало. Устраняю. Потом, когда закончу, пойду искать хлеб. Говорят, в 10 микрорайоне есть. Очередь, правда, два километра» – «Ну, ладно, пока. Пора ужинать» – «А что у тебя на ужин?» – «Омары, креветки, запеченная каракатица. На десерт – ананасы и бананы» – «Ух ты! Здорово!»
