невротикам свойственно считать себе пульс.
Горозии были уверены, что Гурджиев проделывал все это лишь для вида, а на самом деле никуда не собирался. Ну да, колыхался порой, подобно некачественному изображению телевизора, – но хотел бы исчезнуть, давно бы уже исчез, думала Нино. Тем более что исландский вулкан уже затих, а все эклеры давно были подъедены. Впрочем, за несколько дней так они привыкли к Гурджиеву, что уже сами не хотели его отпускать. Прозвали его ласково Рай – от Раймонда.
Рай оказался хорошим рассказчиком. Его сказочные и фантастические истории Горозии слушали зачарованно. А свои совершенно невероятные байки Гурджиев постоянно подкреплял какими-то датами, сдабривал цитатами из суфийских поэтов, бахши и мудрецов, чрезмерно подслащивал и украшал восточными орнаментами. Сложно было судить, существовали ли когда-нибудь те поэты, бахши и мудрецы, на коих Рай то и дело ссылался. В интернете ни одного из упомянутых Гурджиевым авторов Нико не нашел. Понятно, что Горозии ни единому слову не верили, а оторваться все равно не могли. К тому же память Гурджиева хранила бессчетное количество сказок и басен, он помнил наизусть множество месневи и хадисов. Даже в современной поп-музыке неплохо разбирался, это уже не говоря о входящих в его репертуар трюках и иллюзионистских номерах: шарик изо рта, карта из рукава, исчезновение стакана… неожиданно проведет рукой по щеке у одного из Горозии и из-за уха вытащит монету или чайную ложку. А еще он делал отменный гоголь-моголь, с корицей. Вот анекдоты ему не слишком удавались. Чувства юмора, похоже, не было, а если и было, то очень свое образное.
К примеру, один раз он повалился посреди гостиной, закатил глаза и судорожно затрясся всем телом, а изо рта пошла пена. Нино подумала, что у Гурджиева припадок, и, напуганная, выскочила из комнаты. Обалдевший Нико решил, что Рай умирает. При виде его судорожно скрюченной руки он вдруг твердо решил вложить в нее саблю. Откуда-то вспомнил, что рыцари умирают с оружием в руках. Помчался к кладовке, где должна была храниться сабля его детства. Пластмассовая, правда, но очень похожая на настоящую. В спешке он не нашел ничего путного, кроме отвертки. Не долго думая, прибежал к Раю и вложил инструмент ему в руку. А тот неожиданно разразился истерическим смехом:
– Ха, ха, ха… – Он даже приподнялся с пола, – ты за сантехника меня держишь, дружок?
Что до Фуко, то он уже не отходил от Гурджиева ни на секунду. Сидел с ним, лежал у его ног, спал, положив голову на его колени. Рубашка, брюки и стопы Гурджиева всегда были в шерсти. По квартире он ходил босиком, как молельщик по мечети. То и дело надевал на голову Фуко свою шапку, а тот моментально застывал и в испуге озирался по сторонам. Гурджиев приписывал это магической силе шапки. Говорил, эта папаха излучает сильные эфирные волны, которые вызывают в мозгу определенные мысли и эмоции, которые его собачий ум не в состоянии постичь. Старик резвился с псом как ребенок: то ушки потрет, то поборется… Фуко то лаял на Гурджиева, то ластился к его ноге. В такие моменты старик послушно стоял и ждал, когда собака кончит свои собачьи дела. А Фуко – с высунутым языком, счастливый, трахал ногу Рая.
