– Следи, я подам тебе знак.
– Я сразу пойму, не бойся.
Во время концерта музыканты часто посылают кому-то таинственные сигналы, не замечали?
Наивный постановщик обрадовался, что может наконец приступить к работе. Встал, направился к сцене:
– Начнем?
Не тут-то было! Мелодрама окончилась, и началась не комедия положений, а трагедия сидений. Одетт неудобно, этот табурет не годится, острый край режет ноги. Еще пять минут потрачено впустую: все мечутся по Театру, ищут подходящий, да не какой-нибудь – а непременно «Steinway»[65].
Когда после звука и табурета назрела проблема пюпитра, постановщик не выдержал:
– Одетт, опомнись, к черту пюпитр! Ты давно играешь наизусть. Сама же говорила мне весной, что пюпитр отделяет музыканта от публики не хуже телеэкрана. От него на сцену ляжет уродливая жирная тень. Давай обойдемся без пюпитра, прошу!
Постановщика достали все эти глупости. Одетт в ответ жалобно:
– Ну хоть недельку разреши мне играть по нотам…
Засада, внезапное нападение, оборона, защита своей территории, вооруженный нейтралитет – законы Театра напоминают законы джунглей. Звукорежиссер и Одетт схлестнулись, но отложили решающий бой на потом. Постановщик, затравленный и загнанный Одетт, в последние дни совсем сдал позиции, а теперь попытался взять реванш. Не вышло. Царица зверей не разжала когти, лишь промурлыкала:
– Не трогай пока мой пюпитр.
В Театре действует непреложный закон: миром правит звезда, а не постановщик. Миром, то есть звуком, освещением, сценарием и всем остальным. Теология тут ни при чем. Для звезды это не выбор, не волевое решение, не каприз. Так выходит на практике.
Одетт сейчас же напомнила всем об этом основополагающем правиле. Заявила, что сегодня сыграет весь свой старый репертуар. Хотя постановщик хотел бы услышать что-нибудь новое. Одетт не согласилась. Он поневоле уступил.
В Театре жесткая субординация, тебя сразу ставят на место.
В самом деле, начнем, станем пережевывать в который раз:
«Париж опьянит и закружит, / Мне запах ландыша служит / Приметой твоей…»
Постановщик едва не подавился приевшейся жвачкой, не безвкусной – протухшей…
«Не знаю, почему мне хочется с тобою / Сегодня танго танцевать…»
И я не знаю, видит бог.
«В прекрасный солнечный день / Прощай, Палома, прощай, / Тебя одну я люблю…»
А я так просто ненавижу!
«Вальс франтов, полька хитрецов,
Тра-ла-ла-ла-ла-ла!»
Это еще что за бред?
На сцене его любимого Театра заплясали призраки самых пошлых и подлых шлягеров прошлых лет. В тот день Одетт вовсе ему не нравилась.
