— Привезли, Боренька, привезли, но не тянись и не делай мне страшных глаз. Пока не умоешься, не покушаешь — хоть плачь, не дам газет. Я ведь тебя знаю, уткнешься в них и забудешь про все… А у нас сегодня и щи зеленые, и кашка гречушная в бараньем желудке. Ты любишь такую кашку.
Только умывшись, переодевшись в домашнее, пообедав и отведав чайку, Лукич наконец получил газеты. Обычно он читал не спеша все от объявлений на первой странице до подписи редактора на последней. Сегодня развернул первую газету, хмыкнул, отбросил. Вторую — отбросил.
— Боренька, что ты? — забеспокоилась Клавдия Петровна. — Чай нехорош?
— Наступление, мамочка, провалилось. Сколько мы на него надежд возлагали!
Подойдя к окну, Борис Лукич откинул штору и, упершись лбом в холодный косяк, с грустью смотрел на краски догоравшего дня.
— Только у нас так бывает. Все газеты подняли крик: «Наступление!» «Враг бежит!» «Бессчетное число пленных!» Казалось, Германская империя рассыпалась. А получилось — крикнули гоп, а прыгнули немцы!
— Боже-боже, — забеспокоилась Клавдия Петровна. — Значит, снова не будешь спать, а утром голова заболит. «Бедный мой мальчик, все ранит его, обжигает, от всего он страдает…»
— Боренька, нельзя принимать так близко к сердцу все неудачи. До фронта далеко. — Подойдя к окну, обняла плечи сына и прильнула щекой к его широкой спине. «Женить бы его… И как можно скорей. Э-хо-хо… Сыну неделька, сыну годочек… сорок стукнуло — а мамина голова все больше болит и сердце все больше ноет о сыновьей судьбе».
В горницу вошла Ксюша.
— Борис Лукич, к вам Иннокентий пришел.
— Вот же не вовремя.
«Вовремя, вовремя», — счастливо заулыбалась Клавдия Петровна.
2.
У крыльца потребительской лавки к вечеру собирались камышовцы — те, что все утро искали Иннокентия по селу и не сумели найти. Сидели на ступеньках крыльца и ругали его на чем свет стоит:
— Ишь, окаянный. И куда запропастился, идол?
— Сказывают, убег Антипа с сыном делить в заозерном краю.
— Не — ет, Антипа он утром делил, а посля на покосы побег. Там, на покосах, што-то стряслось. Не сидится ему, анафеме, дома.
— Я и на покосы гонял на коне — уволокли Кешку в напольный край.
— Жди теперь, язви его в печенки, а надо картошки окучивать.
Ругают Иннокентия. Нельзя не ругать, когда есть срочное дело, а его не отыщешь. Ругают, хотя, кроме Иннокентия, в Комитет содействия революции выбраны и другие односельчане. И председатель есть. Да к председателю сунься — из дому выставит. А Кешка усатый, будь он неладный, в помощи не откажет.
