— Женился?
— Сказал, врать не стану. Садись-ка поближе, встречу отпразднуем. Ух ты, ради этакой встречи туесок медовухи б. И, скажи ты, где встретились-то., У озера, на пустом берегу. Ты живешь-то где?
— В Камышовке, у председателя потребиловки.
— У святоши эсерского. А Сысой?
Чужим людям сказала тогда: в карты проиграли, на заимку увез… изголялся… сбежала… Чужому можно и не такое сказать, если встретился с ним случайно, обстоятельства принудили жизнь приоткрыть и думаешь больше с ним не увидеться. Тогда все одно, что чужому сказать, что на ветер. Знакомому открываться — или душу выплакивать, жалость выпрашивать, или сердце рвать. Ответила, как отрубила:
— Ушла. Здесь работаю. И зазря вы Бориса Лукича ругаете. Он шибко хороший. За народ болеет аж страсть — с утра до ночи. Вы-то как очутились здесь?
Можно и отшутиться или сказать: «Революцию делаем», — вот и все. Вначале Вавила так и хотел сказать, но неожиданно изменил намерение. Отложив надкушенный огурец, стал подробно рассказывать о хождении по селам, о выступлениях на митингах, о ячейках большевистски настроенных крестьян, что удается оставить в селах после себя.
— В деревнях нам ночевать нельзя. Иван Иванович не остерегся, пришел на прииск средь белого дня, а к ночи исчез, и куда его увезли, не знает никто. На словах у нас будто свобода.
И вспомнилась Ксюше пасека Саввы. «Николашку будто спихнули, слыхал, — рассказывал Савва, — а свободы вот не видал. Врать не буду».
Рассказывал Вавила и следил за каждым Ксюшиным жестом, за каждым движением ее губ и бровей. «Была ты нашей помощницей, другом, когда в шахте Михея убило. Хозяйкой прииска, пыталась не то заигрывать с нами, не то и вправду дружить. Мы в деревне за каждого человека бьемся, и кто тебя знает, может быть, снова станешь помощницей? Узнать бы подробнее, почему сбежала с Сысоем? Почему ушла от него? Но лучше пока не касаться убега».
— Так вот, Ксюша, работаем на революцию и ищем по селам товарищей. Ты на прииске, когда забастовка была, нам иногда помогала…
— А как же! Только я в толк не возьму: был царь — ты против царя шел. Сбросили царя — и настала свобода, как сказывает Борис Лукич, народная власть. Зачем же тебе еще революция? Эх, есть захотелось… Отломи мне, дядя Егор, еще калача да огурчика дай.
— На, угощайся. Сво-бо-да! Неужели ты не слыхала, што в селе Луговое у попа в амбаре сидят мужики и…
— Свободу нюхают, — добавил Вавила.
Ксюша знала Вавилу шутником, балагуром, а тут услышала в его голосе зло. Таким же голосом он с Ваницким спорил. Но сейчас-то Вавила не прав. Борис Лукич сказывает…
