— Читал ты мне, Боря, будто Питер немцы займут, будто святыни в Москве испоганят. А сосед вон вернулся и говорит: немцам тоже война поперек горла встала. Братаются они с нашими.
В самой глубине души разделяя материны сомнения, но не желая в этом признаться, Борис Лукич начинал сердиться.
— Это предательство революции, мама. Тут сердцем ничего не поймешь, а только умом, умом. В эту высшую правду надо верить, как в бога!
— Правильно, правильно. Только уж ты разъясни: умом понимать или верить, — говорила мать. — Да не волнуйся, Боренька. Зачем волноваться. Можно подумать, ты сам в эту правду не веришь. А Брешко-Брешковская и Керенский — особые люди, мне их трудно понять. Они и думают по-особому, и живут иначе, чем мы. Вон я слыхала, Наполеон спал всего три часа, и сердце у него билось вдвое реже, чем у прочих людей.
— Наполеон, как и Керенский, недосягаемы, мама. Но у нас в городе тоже есть удивительные люди — отважные, смелые, они все понимают и учат понимать нас.
— Ты все думаешь про Евгению Грюн? Господи, если уж так она хороша, как ты говоришь, вот бы взял и женился на ней. Внучаток бы мне подарили.
— Что ты, мама! Даже смешно такое подумать, чтобы Евгения Грюн могла поехать в село.
— О-о, ты не знаешь нас, женщин. Если мы полюбим кого, так готовы за ним идти на край света, на каторгу. Ты, Боренька, очень хороший, только скромен не в меру, но порой она, эта скромность, паче гордости, а порой — что вериги на теле. Знай себе верную цену. Ты у меня и красив, и умен…
Борис Лукич замахал руками.
— Перестань, мам! Ты даже примерно не представляешь себе Грюн как человека, как женщину. Если бы ты видела, как она хороша!
— Это, Боренька, еще не очень большой порок. Если муж с характером, и с красивой женой можно жить. Вот, если не дай бог, у жены ум, да поболее, чем у мужа, — тут, Боря, беда, тут собирай черепки.
— Мамочка, Грюн очень и очень умна. Намного умнее меня.
— Плохо, Боренька. Но ты говорил, что она честная, правдолюбка, прямая, а это, Боренька, я по-своему понимаю — не очень умна. По крайней мере, не наш, не женский ум у нее. Женщины все больше с изворотами, все больше из-за угла норовят. Ох, не люблю я умных женщин, а Грюн, по твоим словам, не такая. Сватайся, Боренька.
— Мамочка, ты не знаешь самого главного. Евгения — женщина очень передовая, свободомыслящая. Понимаешь?
— Свободную любовь проповедует? И пусть. Лишь бы сама не путалась, где не надо. Ты ее любишь?
— Не тирань ты меня. — Встал. Хотел выйти из комнаты, но Клавдия Петровна его удержала.
