«Никто еще никогда не видал упряжки столь гармонической: оба примерно одного возраста – лет шестидесяти, оба примерно одного роста – чуть меньше пяти футов; оба одинаково стригут волосы “подковой” и обильно их пудрят; у обоих лица недвижные, походка степенная, а обращение приличное; одеты они, разумеется, также одинаково и могли бы без труда исполнить роли в комедии “Близнецы”: оба облачены в черные бархатные фраки, атласные жилеты, тканные шелком, и шелковые короткие штаны, оба перепоясаны широкими золототкаными атласными поясами, у обоих на боку покачивается шпага. Единственная их обязанность – носить послания из одной палаты в другую и составлять почетный эскорт председателя своей палаты. За это получают они в год 6000 франков и квартиру за счет палаты».
У вестников была еще одна обязанность, впрочем столь же необременительная: если заседание палаты депутатов посещал какой-нибудь министр, вестники вместе с распорядителями (одетыми в черные фраки, при шпаге и с золотой цепью на шее) провожали почетного гостя на отведенное для него место в первом ряду.
После 1830 года, когда Луи-Филипп занял престол по приглашению и с согласия депутатов, церемония открытия парламентской сессии изменилась: теперь не депутаты и пэры приезжали «на поклон» к королю в его дворец, а король прибывал в палату депутатов. Русский путешественник Николай Сергеевич Всеволожский, имевший билет в ложу министров, а иногда посещавший и ложу дипломатического корпуса, подробно описывает торжественную процедуру открытия сессии 27 декабря 1836 года (омраченную покушением на жизнь короля, которое произошло в тот же день утром):
«Я приехал рано, чтобы занять повыгоднее место, в первом ряду. Депутатов в зале было еще немного; они оставались в других комнатах; но ложи были уже довольно полны. Скоро приехала Королева и заняла свою ложу, против приготовленного королю трона на президентском месте. С нею были: герцог Омальский (duc d’Aumale) и герцог Монпансьерский (duc de Montpensier), меньшие сыновья ее, сестра Короля и дочери его. Тотчас по прибытии королевы зала начала наполняться. Пэры Франции занимали свои места по правую сторону залы, депутаты – по левую; скоро раздался гром пушек: это означало, что Король вышел из дворца и шествие началось. Войско было расставлено от самого дворца до палаты депутатов, по обе стороны улицы. Вдруг заметил я волнение в зале: депутаты вставали с своих мест, подходили друг к другу, шептались; некоторые поспешно выходили из залы: также и пэры Франции. Тут вошел в Королевину ложу адъютант Его Величества. Королева и Принцессы стали плакать, но не покидали своих мест. Скоро раздался говор, что в Короля стреляли, но что он остался невредим [стрелял в короля республиканец Менье; он промахнулся, и пуля всего лишь разбила одно из окон кареты]. Минут через пять показались, с левой стороны залы, герольды; за ними шли министры, президент, секретари собрания и наконец показался Король. За ним шли два старших сына его, герцоги Орлеанский и Немурский, маршалы, адъютанты и свита. Зала мгновенно огласилась криками: «Да здравствует Король!» (Vive le Roi!) Государь стал на свое место, благодарил, кажется с чувством, кланялся на все стороны: крики не прекращались, а беспрестанно усиливались. Король несколько раз начинал говорить, но это было невозможно. Никогда еще восторг и изъявление к нему преданности не выражались так сильно! Король беспрестанно кланялся. Наконец клики поумолкли, и он успел сказать, что вполне чувствует народное участие и благодарит за изъявление его. Но он ни слова не говорил о злодейском покушении, сел на трон и накрылся [надел головной убор]. Герцог Орлеанский сел по правую, а Немурский по левую его сторону; министры и президент поместились на скамейках ниже трона, а маршалы на приготовленных для них местах. Тогда канцлер возвестил пэрам и депутатам, что они могут садиться. Я заметил, что Король был несколько бледен, взволнован, тронут; но твердость ни на минуту не оставила его, и он произнес речь свою внятно, твердо и без малейшей торопливости. <…> По окончании королевской речи опять начали кричать: Vive le Roi! Король опять стал на все стороны кланяться. Тут подошел к трону канцлер и, приняв королевское повеление, обратился к депутатам и пэрам, и объявил им, что палаты открыты. Тотчас после этого Король встал и прежним порядком вышел из собрания».
