— Чего, как пава, расселась посередь хлева?
— Где ни села — всё моё дело. А ты чего в лес не идешь? Тебя дядя Устин за хлебом послал, а ты возле коров отираешься.
— Тятька не посылал. Я сам отпросился.
— С чего это? Может, сёдни праздник какой. Запамятовала чего-то? Святого лентяя?
Ванюшка ничего не ответил. Прислонившись плечом к стенке, он смотрел, как проворные, хмуглые руки Ксюши сцеживали в деревянный подойник молоко. Оно пенилось, словно пиво. Потом молча стал раскладывать по яслям пахучее листовое сено, и все оглядывался на Ксюшу, все заламывал на затылок мохнатый лисий треух. Когда Ксюша кончила доить, вытащил из кармана маленький берёзовый туесок, аккуратный, расписанный замысловатым орнаментом. В таких туесках мужики держат охотничьи припасы, а девки и бабы, уходя по ягоды с ночевкой, наливают в них душистый мёд. Протянул Ксюше.
— Пошто? — удивилась Ксюша и вдруг зарделась, вспомнила: именинница. — Што ты! Не надо, — нерешительно оттолкнула Ванюшкину руку.
Подарки не в обычае у кержаков. Разве жених зашлет невесте со сватами бусы да ленты, или подгулявший кум сунет куме цветастый платок в расчете на будущую благосклонность.
— Бери, — понизив голос, настойчиво сказал Ванюшка. — ещё прошлой весной делал. Имя твоё вырезал.
— Мое имя? — Ксюша покраснела. — Не, врёшь? Покажи.
— Во, смотри, — Ванюшка водил пальцем по туеску и повторял ласково, шёпотом — Кы-сы-ю-шы-а.
— Дивно-то как! Пять закорючек — и вдруг я вся. — Поди трудно грамоту одолеть?
— Нешто легко… — солидно ответил Ванюшка.
— Мне бы узнать.
— Девке грамота — баловство. Я и то не все буквы как след знаю.
Ксюша смотрела на Ванюшку с благодарностью. Он один в этой семье никогда не «учил» её. Один делил с ней пополам и радость и горе. Один вспомнил про её именины. Нарочно, ради неё пришёл вчера из тайги.
— Ласковый ты, Ванюшка. Хороший…
— Бери… Чего уж там…
Ксюша открыла крышку туеска. Под алой шёлковой лентой лежало тоненькое колечко с голубой бирюзой. Такое не достать в Рогачёве. Разве на приисках. Забилось сердце у девушки.
— Где деньги-то взял? Дядя узнает, запорет.
Ванюшка пугливо скосил глаза на дверь, но сказал твердо:
— Ну и пусть. — Голос звучал не как обычно, звонко, а солидно, по-мужски и немного с грустью. — Пусть запорет, — повторил он упрямо.
Ксюша надела колечко на мизинец и, поворачивая руку, залюбовалась неяркими переливами камня.
— Красиво-то как. Такое в селе только у старшой Чурилихи. Так она уже невестится.
