– Ладно, ладно, – проговорил Бронзини, успокаивающе подняв руки, и кое-кто нырнул под стол, думая, что он бросил гранату.
Когда взрыва так и не последовало, собравшиеся в комнате понемногу успокоились. Берни Корнфлейк извлек из внутреннего кармана бутылочку из-под лекарства от насморка и пару раз прыснул себе в нос. По завершении этой лечебной операции глаза его заблестели в несколько раз сильнее, и это не укрылось от Бронзини, знавшего, что бутылочка наполнена отнюдь не аптечным снадобьем.
– Я хочу снять этот фильм, – заявил Бронзини серьезным тоном.
– Конечно же, хочешь, Барт, – мягко проговорил Корнфлейк. – Все мы только этого и хотим. В этом-то и есть смысл жизни – снимать фильмы.
Бартоломью Бронзини мог объяснить этим киношникам, что смысл жизни заключается вовсе не в этом, но они все равно бы не поняли. Для всех присутствующих слова Берни были истинной правдой – ведь они занимались кинобизнесом, так же, как и Бартоломью Бронзини. Разница заключалась только в одном – у этих людей были энергия, амбиции, связи, необходимые, чтобы заниматься этим делом, но у них не было таланта. Им приходилось воровать идеи, или скупать авторские права на книги, а затем искажать их до неузнаваемости.
Бартоломью Бронзини, в отличие от них, знал, как надо снимать кино. Он писал сценарии, мог выступить в роли режиссера, сняться в главной роли. Он даже мог заняться работой продюсера – хоть это и требовало определенных навыков и даже таланта.
Никто из присутствовавших не умел делать ни одной из этих вещей, за исключением продюсерской части процесса, которая в их исполнении воспринималось, как неквалифицированный труд. И именно поэтому каждый в душе ненавидел Бронзини.
– У меня появилась идея! – вскричал вдруг Берни Корнфлейк. – Почему бы нам не заключить небольшую сделку? Барт поможет нам с телевизионным проектом, а мы во время летнего отпуска быстренько сляпаем его Пасхальный сюжетец.
– Рождественский. К тому же, я вовсе не хочу становиться каким-то чертовым телеактером.
– Барт, детка, солнышко, ну послушай меня. Если бы Милтон Берль сказал такое, он никогда бы не стал знаменитым дядюшкой Милти. На твоем месте я бы об этом подумал.
– Я не желаю становиться еще одним Берлем, – ответил Бронзини.
– Тогда вы можете стать новой Люсиль Болл! – выкрикнул кто-то с энтузиазмом, обычно приберегаемым для сенсационных научных открытий.
Бронзини устало взглянул на говорившего.
– Мне не нужно походить на кого-то другого, – отрезал он. – Я Бартоломью Бронзини, суперзвезда. Я снялся более чем в тридцати фильмах, и каждый из них принес миллионные прибыли.
