За эти шесть лет у нее был лишь один-единственный маленький срыв; в тот день, придя на могилу матери, она застала там плачущего отца, и вдруг внутри у нее что-то оборвалось, и она шагнула к нему, протянула руки и посмотрела в его так быстро постаревшие глаза, полные боли и страха. «Дана, Дана, доченька...» Но в этот момент запах перегара вернул ей силы. «Убийца», — только и сказала она и бросилась бежать, а потом долго-долго плакала, лежа на кровати в своей комнате. Тогда ей было четырнадцать лет. Больше такого никогда не повторялось.
И вот это день настал. И пусть кончалось лето — кто угодно мог жалеть об этом, только не Дана. Потому что она начинала сегодня свою жизнь. Не новую жизнь, а именно свою жизнь, которая может быть грустной или веселой, тяжелой или легкой, а скорее всего — разной, но настоящей, ее жизнью. Та девочка, потерявшая мать и маленького братишку в ужасной автомобильной катастрофе, виновником которой был ее пьяный отец, останется в прошлом. Она была уверена в своих силах, знала, что у нее все получится, что прожила эти шесть лет не зря. Билет на поезд лежал у нее на столе, она сидела перед зеркалом с ножницами в руках, а на полу лежала гора медово-рыжих длинных прядей, в первых лучах утреннего солнца кажущихся золотыми. В тот момент, когда она выходила из ванной — высокая, чуть полноватая жгучая брюнетка с очень короткой модной стрижкой, за окном опять лил дождь; ее отец стоял на коленях перед золотой копной, и в глазах его, как всегда, застыли пьяные слезы. «Дана, что же это! Что же ты так, дочка...» Он наклонил голову, и волосы его слились с мертвыми прядями дочери, полыхнув тем же медовым огнем. Она подошла близко и молча наступила на волосы. Сверху она смотрела на отцовский затылок — в золоте уже проглядывало серебро, некоторые пряди слиплись — как обычно, с утра ему было не до туалетов... Впрочем, как и с вечера.
Дана отвернулась и все так же, не проронив ни слова, стала складывать в дорожную сумку вещи. Пара джинсов и несколько водолазок, скудный набор нижнего белья и косметики, фотографии мамы и брата, две видеокассеты — рождение, крестины, первые шаги маленького Никитки — вот все, что ей было нужно взять с собой. «Дана, дочка, послушай... Ты ведь большая, пойми же! Я люблю тебя... Это была не моя вина! Лучше бы я погиб тогда вместе с ними! Прости, прошу тебя, маленькая моя, доченька, не оставляй, не бросай меня...» Слова шли как бы параллельно, не затрагивая ее сознания. Она ушла, так и не сказав ни слова, бросив ключи на край стола, обернувшись в последний раз и скользнув равнодушным взглядом по комнате — серые стены, красный ковер на стене, еще детский, со сказочными рисунками, плачущий отец и копна рыжих волос на полу... Аккуратно затворив дверь, она оставила все это в своем прошлом.
