Клим поклонился.
– Я запомню, кудесник, хотя умеренность и осторожность мне не свойственны. Видишь ли, я родился в другой половине Европы.
Кивнув Кобе, он шагнул к выходу. Слова чародея догнали Клима, когда он протискивался в щель:
– Вернись живым, сын мой. Живым! И да пребудет с тобой сила!
Тангут тоже выбрался наружу. Кроме арбалета и длинного клинка он нес на плече пару прочных шестов. Сунув один королю, Коба буркнул: «Держи, Первый. Пригодится» – и широким шагом направился к реке.
Там были сотни, тысячи камней, огромных и поменьше, торчавших в шаге друг от друга, и Клим решил, что переправиться можно всюду, где пожелается. Над глыбами кипели и пенились буруны, но сквозь мелкие воды просвечивало речное дно, выстланное галькой, – глубина где по щиколотку, где до колена. Но лазутчик шел и шел вдоль реки, иногда останавливался, оглядывал берега и опять шагал дальше. Наконец он выбрал место, вроде бы ничем не отличавшееся от других – те же камни и пенятся те же буруны.
– Можно идти многими путями, – произнес Коба, упершись шестом в обгоревший пень. – Разными, не повторяя прежней дороги. Демоны хитры, вдруг подстерегают… – Он смолк, поглаживая шрам на щеке и всматриваясь в противоположный берег. – Там земля как плохо пропеченная лепешка – скалы, холмы, ямы, овраги. Мы пойдем из оврага в яму, из ямы в овраг, от скалы к холму. Говорить будем тихо. Тогда нас не заметят.
– А если заметят? – поинтересовался Клим.
– Смотря кто. Одних можно обмануть, от других убежать или спрятаться. Но если встретим шептуна, сам Господь не спасет. Он не такой, как остальные, он… – Коба неопределенно пошевелил пальцами, – он мягкий, как червь или слизняк. Мягкий, но его не убить. Нет ран от меча и копья, нет крови… Вода!
– Что – вода?
– Воду клинком не разрежешь, – сказал Коба и шагнул на валун, что прятался под белым буруном.
Не разговаривая больше, они двинулись через речной поток, упираясь в дно своими посохами, осторожно перепрыгивая с камня на камень. Это был нелегкий путь; вода кипела и бурлила, ее струи били по ногам, старались сбросить их в реку, камни подворачивались то острым ребром, то скользкой гранью. Джинн затаился в рукаве и сидел тихо, как мышь. В небе висело полуденное солнце, струйки пота текли по спине, мышцы дрожали от напряжения, силуэты береговых утесов расплывались перед глазами. Не заметят, повторял Клим про себя, не заметят, не поймают… Что-то смутное, неопределенное, связанное с прежней жизнью, крутилось в его голове, то ли чей-то образ, то ли забавная фраза. Он чуть не споткнулся, пытаясь вспомнить, потом по губам скользнула улыбка, и он пробормотал:
