— Может, ну его на фиг? Это я не про еду, разумеется. Про контору.
— Здрасьте! У нас же вечером заслушивание. У товарища Брюнета. Забыл?
— Блин, точно, — поморщился Купцов. — Совсем из башки вылетело.
— Да у вас, инспектор, налицо все признаки прогрессирующего склероза. Смотри, дружище: запустишь — может оказаться чревато.
— Чревато чем?
— Не то худо, когда забываешь застегивать ширинку. Гораздо хужее, когда забываешь ее расстегнуть.
— Слабовато. На гомерический хохот не тянет.
— Извини, чем богаты. Так куда направимся питаться?
— Димк, а давай ты лучше меня возле метро выкинешь? — немного смущаясь, попросил Леонид.
— На кой?
— Пока ты обедаешь, я как раз успею к Яне проскочить — ей сегодня гипс снимают. Да не криви рожу-то! Я ненадолго.
— Плавали — знаем. Это ты другим звени про «ненадолго», — заворчал напарник. — А не мне, человеку долга.
За разговорами решальщики добрели до микроавтобуса и, загрузившись, покатили в сторону центра. Впрочем, всего через каких-то сто метров встали, упершись в «пробочку».
— Слушай, «человек долга», помнишь, я как-то просил тебя аккуратненько опросить Брюнета?
— На предмет?
— На предмет Янкиного мужа.
— А-а. Было дело под Полтавой.
Ярко-малиновые пятна стоп-сигналов стоящего впереди «жигуленка» погасли — вереница машин медленно тронулась. В образовавшуюся перед «Фердинандом» брешь тотчас попытался влезть «мерс» из неподвижного левого ряда, однако Дмитрий резво газанул вперед. «Мерс» возмущенно засигналил в адрес «ржавого ведра». В ответ Петрухин поставил локоть правой руки на клаксон и замер в позе роденовского «мыслителя». От оригинала его сейчас отличало разве что выражение лица да выставленный в приоткрытое окно средний палец. Остальные, разумеется, оказались поджаты.
— Прекрати, — скривился Купцов, которого все эти американские штучки страшно раздражали.
— А че он борзеет? — буркнул Дмитрий.
Но локоть с клаксона снял. И убрал из окна палец.
— Так ты спросил у Брюнета? — нетерпеливо напомнил Леонид.
— Допустим.
— Ну и? Есть чего сказать?
— Кое-что есть, — неохотно подтвердил Петрухин.
— Блин! Хорош уже издеваться! Рассказывай!
— Экий вы пылкий. Влюбленный… Короче, если в двух словах — Асеева вдова. Так что все пути тебе открыты.
— А если в трех?
— А если в трех: покойный муж Яны Викторовны работал на Брюнета и был известен под кличкой Сева Осетинский. Его застрелили пять лет назад.
— Фига се! — обалдело выдохнул Купцов. — А… а почему «осетинский»? Типа, кавказец?
