— И что? Они прямо вот так, с ходу предложили тебе мокруху?
— Ну не с ходу, конечно. Петров — он вообще быстро окосел и прямо за столиком уснул. А Бодуля издалека начал, да еще и с разными мутными своими подходцами. А я, верите — нет, как-то сразу просек, в чем дело. Говорю ему в лоб: че ты муму гребешь? Че ты крутишь? Ежели надо кого завалить — так и скажи. Я от этой скотской жизни сам скоро на кривую дорожку выйду с кастетом.
— Даже так? И чего Бодуля?
— Сначала малость помялся-позажимался. Что та целка. Не ждал, видно, что я ему сразу да в лоб. А в какой-то момент и говорит: о-о, это, говорит, наш человек. Я, говорит, в человеках понимаю, до дна вижу… А сам-то лысый в сорок лет, на водке да на анаше весь. Из пасти гнилью воняет, как от мертвяка… О-о, говорит, это, говорит, наш человек. Ох, ни хера себе, думаю: НАШ!..
Здесь Саша Мирошников замолчал, задумался, наморщив лоб. Видимо, снова переживал в памяти события того вечера, когда уголовник, алкоголик и наркоман Бодуля назвал его «нашим человеком».
Зеленков и Петрухин терпеливо ждали, благоразумно воздерживаясь от вопросов. Они прекрасно осознавали, что их время еще придет. А сейчас, когда убийца так легко и неожиданно раскрылся, вмешиваться не стоит. Естественный поток речи — самое убедительное доказательство. Неподалеку от них, раскрыв рты, сидели застывшие от изумления, прибалдевшие бойцы… Так что по-настоящему беспристрастной сейчас оставалась только видеокамера, глазевшая на убийцу неподвижным круглым совиным глазом с красным огоньком по центру «зрачка».
Мирошников очнулся, вышел из временного ступора и продолжил:
— В общем, так он и сказал: наш человек. А я ему на это: ваш — не ваш… пустой базар. Есть дело — говори. Нет — я пошел. Аревидерчи, кореша… Но в тот день мне все равно ничего не сказали. А сказали только через три дня: так, мол, и так, есть в Питере серьезный человек, но ему пидорасы кислород перекрывают, деньги вымогают. Даже кликуха у ихнего главного — Людоед. Типа, секешь, Саня? Людоед? И нет ему, хорошему-то человеку, никакой жизни от этого Людоеда. Просит он защиты. И готов за это закатить. Я им в лоб говорю: сколько? Сколько ваш хороший человек бабок мне отшершавит? Они опять помялись-помялись и говорят: десять штук. Нормально, думаю, нормально. А они — на всех, говорят. Я: на кого, говорю, на всех? Ну типа на нас, на троих. Я понял, что это, в натуре, чистая разводка, и сказал: а не пошли бы вы на хрен, кореша?
