При разборе доноса Хаджи-Мурат плакал от крестьянского заступничества.
В жестокой и безумной схватке людей одной и той же страны горец продолжал свое стремление к справедливости, с которым пришёл в большой мир из маленького бедного аула.
И Бог давал ему возможность обозреть этот мир и проверить себя самого на прочность человеческих убеждений.
8.
…На похоронах в Даллаково всё то время, пока Хаджи-Мурат говорил слова соболезнования ингушскому старейшине, за спиной того метался враг, а вокруг было не менее сотни их соплеменников.
Старейшина, узнав правду об убийстве, прокручивал ситуацию в своей голове – за ним оставалось единственно верное решение в отношении другого кавказца.
Наконец, он сказал громко и твёрдо, чтобы слышали все вокруг:
– Вас было двое, вы были в засаде. Он был один, и он убил. А ты пришёл, как трус, не отомстил!
Он – мужчина! Скажи всем остальным, чтобы ни один не тронул его, когда он будет уходить.
Хаджи-Мурат развернулся и ушёл со двора.
Никто не выстрелил ему в спину.
9.
Несколько лет спустя, поздним вечером, когда он возвращался к себе домой во Владикавказе, за ним прокралась неслышная тень и нанесла кинжалом удар в спину.
Когда его нашли лежащим на земле, старик крепко сжимал свой кинжал, успев его молниеносно вынуть, но в спине уже зияла смертельная рана, а вокруг была пустота…
Завели уголовное дело и пытались выяснить у Хаджи-Мурата, привезённого в больницу, знает ли он, кто это мог быть.
Воин бесстрашия был уже стар и знал всё про друзей и врагов. Имени врага он не назвал, ответил, когда встанет, разберется сам.
Он всегда знал, кто может ударить из-за спины, знал, что у каждого народа есть свои подлецы и трусы, завистники и продажные люди.
Тот, который ударил в спину, был смертельным врагом, но не был противником чести. С противником сходишься – глаза в глаза, читаешь у него всё, что тот имеет в душе, и видишь, порой скверную, но личность.
Человек, наносящий удар в спину, трусливо предает всех и вся – нет у него личности, имени, и рода тоже нет. Ибо проклятье Всевышнего такому кавказскому роду и его трусливому псу, кто бы он ни был – чужой ли, единокровный ли!
Хаджи-Мурат закрыл глаза, устав от боли в спине. Внезапно боль прекратилась, или он перестал её чувствовать.
Услышав, как невдалеке заржал его конь, он легко встал и пошёл к нему. Это был большой Варнак.
Он стоял в ночи оседланный, и в глазах была радость ожидания седока. Хаджи-Мурат погладил его, назвал по имени, вскочил в седло. Вскоре обоих увлекло не только великое чувство слияния всадника с конем, но и неземное ускорение.
