Но тут Святой Георгий собирает свое стадо и уводит по дороге. Увел их, наевшихся, а значит, слепых и глухих – правду ли говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?! Она наполнила множество желудков, не найдя ни одной дороги к сердцу.
Ее мог бросить только один мужчина, но она, опять же в гордыне своей неосознанной, посягнула на целое стадо неразумных, и в том, что она обманута и покинута сразу всеми мужчинами, увидела окончательное предначертание на всю жизнь.
– Ах, сказала себе Мелисса, – их покровитель такой же, как они, не может быть, чтобы женщина была сотворена из ребра мужского, как полагают они. Женщина больше, чем мужчина, со всеми его ребрами вместе взятыми.
Так она стояла, потрясенная, пока они уходили вслед за седым красавцем, который не обратил на нее внимания ни тогда, когда ей было пятнадцать лет, ни теперь, в расцвете ее женской красоты.
Ей не пришло в голову, что тогда она была слишком молода, сейчас же он слишком стар. И она, ощущая на пересохших губах горький привкус отчаяния, осталась совершенно одна среди грязной посуды и объедков, к которым слетались птицы, и собаки со всей округи уже хрустели костями под столом.
Но оказалось, не всех забрал Святой Георгий, обронив одного под раскидистым платаном во дворе – не мог идти от выпитого арака и теперь естественно и просто спал сном сытого и утомленного дружеским застольем мужчины.
Ушел со двора Мелиссы мужской праздник, оставив этот никчемный залог или подарок, привалившийся к вековому платану и осквернявший женщину своим присутствием.
Тщательно отгородившись от всего мира и пьяницы под платаном крепкими запорами на двери, свернувшись калачиком на постели, Мелисса горько плакала, но тут кто-то тронул ее за плечо – как только он проник сюда?
– Ты Святой Георгий? – спросила она, ослепшая от слез, но с волшебной надеждой.
– Георгий, – ответил он. «Но далеко не святой» – это он подумал про себя, вспомнив, как однажды вечером, просто-напросто завалившись за чьим-то сараем, вдохновенно нес что-то в ответ на вопросы, которые вслух никто не задает, разве что наедине с собой…
Голос этот обладал тем таинственным свойством, что ей не хотелось ни тогда всматриваться, кто же скрывался за сараем, ни сейчас – за ее спиной, но хотелось излить голосу всю свою горечь и безысходность.
А тот, кто стоял за спиной, смотрел на рыдающую Мелиссу и видел перед собой не изваянную, словно статуя, а беззащитную, как ребенок, женщину.
