«Едет жид с ярмонки, остановился у речки коней напоить. Глядь — перед ним гайдамака с кием (дубинкой). Затрясся мой жид, как лист на осине.
— Чего тебе, чоловиче?
— Купи, жиде, кий!
— Да на что мне кий?
Тот тронул его кием по плечу. Видит жид, что не отвертишься.
— А что цена кию?
— Пятьдесят карбованцев.
— Цена сходная: получи свои деньги.
Взял гайдамака деньги, отпустил жида. Поехал жид домой, а жинка ждет уже на крыльце.
— Доброго вечера, тателе!
— Доброго вечера, мамеле!
— Что привез с ярмонки?
— А вот что, — и кажет ей гайдамачий киек. Удивилась жинка:
— Что сие такое?
— Киек.
— Да где ты его взял?
— Купил.
— Купил! Для чего?
— Стало, треба.
— А что дал за него?
— Пятьдесят карбованцев.
— С ума ты сошел, тателе!
— Цыц, сердце! Кабы ты сама торговалась, так дала бы и всю сотню».
Хохотали каменники, хохотал Данило, не могли удержаться от смеха и Курбский с Гришуком. Но голод был утолен, и, по просьбе Курбского, его с двумя спутниками «отвезли» обратно в их угол, предварительно перевязав им опять руки. За столом же старый есаул еще более развернулся.
— Гей, паны-детки! — крикнул он. — Покажу-ка я вам тепереча, как в старину у нас угощались.
Подмешав горилки в ведерную братину с медом, он отпил первым, а затем пустил братину в круговую.
— Да нет ли у вас, детки, бандуры?
Бандура нашлась, и, ударив по струнам, старик затянул своим дребезжащим тенором:
«Гай, гай! Як я бул молод,
Що в мини була за сила!
Ляхив нещадно бьючи,
Рука й раз не зомлила…»
Все бражники дружно подхватили знакомую песню. За первой песней грянула другая, за другой третья.
— Ну вже, дидусю! — заметил кто-то. — Даром, что одной ногой в гробу стоит, а другой, поди, еще гопака пропляшет!
— И пропляшу! — гаркнул Жигуля, топая ногой.
— Ну, где тебе, старина!
— Пропляшу! — повторил он и, забренчав на своей бандуре гопака, пустился, в самом деле, в пляс.
— Ах, Яким, Яким! — укорил дядьку из своего угла Гришук.
— Постыдился бы на старости лет юродствовать, — добавил от себя Курбский.
В ответ Яким, все танцуя, подлетел к ним и шепнул два слова, от которых у тех сердце в груди екнуло:
— Потерпите: выручу.
После чего, как ни в чем не бывало, продолжал свой молодецкий танец.
