— Подавали, случалось, да что пользы-то: сторожа — гром Божий на них! — себе все отбирали. Ну, а опосля, продержавши в яме два года, в каторгу нас осудили, наказали плетью, привязали к пруту железному и погнали, как скотину, не в поле на подножный корм, а в Сибирь.
— Тут с пути ты и бежал?
— Тут и бежал.
— И этим самым ножом, пожалуй, еще кого-нибудь из стражников пырнул?
— Что ты, миленький! У меня и ножа-то тогда еще не было.
— Откуда же он у тебя взялся?
— Достался он мне только на той неделе нечаянно, негаданно. Загнал меня, горемычного, лютый голод в деревушку. Глядь: сидят хозяева в избе за ужином. Постучался я в оконце, попросил Христовым именем накормить. Сжалились добрые люди, посадили с собой за стол. Да от сыщика, как от судьбы своей, не уйдешь! Нагрянул он со стрельцами: "Сдавайся!" Оторопь взяла меня. Владыка живота моего! Хвать нож со стола. "Посторонись!" Проскочил мимо них в сени, да на улицу. А они вдогонку мне из пищалей, бац да бац…
— Тут тебя, стало быть, и ранили в ногу?
— Тут и ранили. Кабы не в ногу, так нешто лежал бы я здесь, как подстреленный ворон!
— И пуля у тебя все еще в ноге сидит?
— Нет, я тогда же ее ножом вырезал.
— Сам вырезал! Вот это лихо! — не мог скрыть своего удивления Юрий. — Помнишь, Илюша, Богдан Карлыч рассказывал про римлянина, что жег свою руку на огне? Как, бишь, его звали-то?
— Звали его Муцием Сцеволой, — напомнил Илюша. — Но Сцевола спасал тем свою родину, а не свою собственную шкуру.
— Своя шкура чужой дороже! — пробурчал Шмель. — И лиса, как угодит в капкан, лучше отгрызет себе лапу, чем дастся живой в руки.
— Но как же ты, скажи, с больной-то ногой все-таки ушел от стрельцов? — продолжал допытывать Юрий.
— А нагнала меня та шальная пуля около плетня. На дворе уже стемнело, я и притулился за плетнем.
— И они тебя не заметили, пробежали мимо?
— Пробежали. А я тем часом ползком в ближайший бор, да вот который день этак ползу и маюсь.
— А есть откуда доставал?
— Да не откуда. Верьте не верьте, четвертый день маковой росинки во рту не было. Совсем в суставах ослаб.
— Ах, Боже мой! Мы охотно бы тебя накормили, да с собой у самих съестного ничего не взято.
— Не послать ли нам сейчас Кирюшку домой хоть за хлебом? — предложил Илюша.
— И то, слетай-ка, Кирюшка.
— Слетать-то недолго, — отвечал тот, — а что, как тем временем стрельцы все же поспеют сюда и сцапают его?
— Провал их возьми!.. — проворчал разбойник. — Как-нибудь, касатики вы мои, пообмогусь я пока и без хлеба. Все вы трое, вижу я, душевные ребята, задаром не погубите бессчастного человека. Взяли бы вы меня, право, к себе в лодку, отвезли бы подальше вниз по речке, да высадили бы на тот берег.
