На одной такой прогулке летом 1688 года в подмосковном селе Измайлове Петр заметил ветхий амбар и полюбопытствовал узнать его назначение.
Царю объяснили, что это-де кладовая со всяким старьем еще от Никиты Ивановича Романова (двоюродного брата деда Петрова, царя Михаила Федоровича).
— Отоприте-ка! — приказал Петр. — Может, найдется что про нас.
Отперли амбар. В заднем углу, среди разного мусора и хлама виднелась большая опрокинутая ладья.
Необыкновенный вид ее тотчас привлек внимание молодого государя, и он не замедлил пробраться к ней.
— Челнок не челнок, барка не барка… — недоумевая, говорил он — Ты, Франц Федорыч, немало видел ведь судов на твоем веку: что это такое?
— Ботик английский, — не задумываясь, отвечал Тиммерман.
— Английский! Да как он попал сюда?
— Знать, выписан был из Англии.
— Но для чего?
— Чтоб и против ветра тоже ездить можно было.
— Как же так против ветра?
— А на парусах.
— Против ветра? — повторил Петр. — Покажи мне, Тиммерман, сейчас покажи!
Тиммерман усмехнулся.
— Есть у вас, русских, ваше величество, мудрая пословица: «Дело мастера боится». В мореходном деле я не мастер. Но каков ботик, сами, чай, видите: ни паруса, ни мачты нету, а дно насквозь продырявлено. Спустим на воду — мигом зальет.
— Так я велю его починить, велю сделать и мачту и парус! — вскричал Петр. — Достать бы только такого человека. По глазам твоим Франц Федорыч, вижу, что есть он у тебя. Есть ведь, да?
— Поискать, так, может, найдется, — уклончиво отвечал флегматичный голландец.
— Да кто он? Назови же! Не мучь ты меня, Господи Боже мой!
Тиммерману пришлось уступить.
— Голландец он тоже, столяр, Карштен Брант, — сказал он. — Покойный батюшка вашего величества, царь Алексей Михайлыч вызвал его с другими мастерами еще двадцать лет назад из Амстердама — поставить флот морской на Каспии. Да разбойник этот волжский… как бишь, его?
— Стенька Разин?
— Вот-вот… сжег первый же корабль их «Орел». На том постройка судов каспийских и остановилась.
— А Брант перебрался сюда, в Москву?
— Да, и кое-как перебивается тут изо дня в день своим столярным ремеслом. Но возьмется ли он еще теперь…
— Возьмется! Должен взяться! — перебил Петр. — Я ему всемерный авантаж окажу. Сейчас, сей же момент кати за ним, да без него, смотри, не смей и глаз мне казать.
Покачал головой Тиммерман, но «из почтительного аташемента» к юному царю не стал более перечить.
Старичку Бранту, понятно, грех было отказываться от улыбнувшегося ему на старости лет счастья: законопатил он, засмолил ботик: смастерил мачту и паруса, а затем стащил готовое суденышко в воду, в Яузу.
