Смит кивнул. Он кратко изложил Римо содержание последних донесений, анализирующих динамику роста тайной полицейской организации, предположительно с центром на востоке страны.
– Если судить по количеству убийств и мест, где они происходят, полицейская организация должна насчитывать не менее ста пятидесяти человек. Такого количества людей вполне достаточно, чтобы посылать их для осуществления террористических актов в различные города, причем с полной гарантией, что их лица не успеют там примелькаться.
Смит добавил, что, выдавая наличными такую сумму, хранившуюся на счету некоего фиктивного лица, кассир банка прожил к этой операции непомерно большой интерес. Римо следует иметь это в виду и опасаться попыток ограбления, предупредил он.
– В этих двух чемоданах почти миллион долларов. Наличными. Остаток вернете в обычном порядке.
– Нет, – сказал Римо, глядя в худое, желчное лицо Смита. – То, что останется, я сожгу.
– Да вы что? Сжигая доллары, вы тем самым уничтожаете аккумулированную в них энергию американского народа! – воскликнул Смит.
– Я знаю, Смитти. Вы, конечно, истинный потомок основателей Америки…
– Я просто не могу понять…
– А я – тупой полицейский – южанин, – продолжал Римо, – который если и видел когда-нибудь своих родителей, то наверняка в рабочих комбинезонах.
– Чиун говорит, что вы более высокого происхождения.
– Не надо мне более высокого, – возразил Римо. – Я горжусь тем, что в душе я – южанин. Вам известно, кто такой южанин? Это – отнюдь не плантатор, а грязный, с натруженной шеей работяга-фермер. Это не владелец ранчо, а работающий на него рядовой ковбой. Это – не американец итальянского происхождения, а жалкий полукровка. Это – еврей-филантроп, то есть я.
– Не думайте, что я не понимаю, как много сделали те люди для Америки, – торжественно заявил Смит.
– «Те люди»! Вот именно; для вас они всего лишь «те люди».
Римо схватил пачку долларов, совершенно новых, еще пахнущих краской, плотно упакованных в твердые, как дерево, бруски, и стальными пальцами превратил пачку в труху. На колени Смита посыпалось зеленое конфетти.
– Это же десять тысяч долларов, Римо! В них – труд американцев.
– Нет, это другие десять тысяч, в них – труд «тех людей».
– Всего хорошего, Римо, – сказал поднимаясь, Смит.
Римо видел, как в этом скромном столпе моральной чистоты растет раздражение, и на него нахлынуло какое-то теплое, доброе чувство к нему особенно когда Смит попытался было что-то сказать, уже стоя в дверях, и не смог найти подходящих слов.
