После принятия «Закона об евреях» балтиморцы стали пристальнее глядеть за газетой, издаваемой Ланди. Пошли разговоры о влиянии иностранцев. Однажды Остин Вулфолк, работорговец с особенно дурной славой, напал на издателя на улице и до полусмерти избил его.
Городская торговля и промышленность расширялись. Судостроение зародилось там давно, еще в колониальную эру. Когда по вновь проложенным дорогам в Балтимор привозили товары с Запада, купцы стали отправлять их на собственных судах, и значение города как морского порта окончательно упрочилось. В 1810 году Балтимор был уже третьим по величине городом в Америке. Со времени принятия Декларации независимости население его выросло в четыре раза. Балтиморские клиперы привозили кофе из Южной Америки, чай и опиум из Китая, невольников из Африки.
Ни для кого не было тайной, что когда ввоз в страну африканских невольников стал считаться уголовным преступлением, в стране развилась контрабанда. К 1826 году работорговля между штатами достигла колоссальных размеров. Парусные суда, наполненные скованными рабами, шли вдоль берегов Атлантического океана и залива в Новый Орлеан— на самый крупный невольничий рынок Юга. Объявления об этом живом товаре открыто печатались в газетах рядом с известиями о других товарах. Что бы ни гласил закон, для славного города Балтимора все это было лишь «праздной болтовней», мешающей столь прибыльному делу. Уильяма Ллойда Гаррисона посадили в тюрьму — этот чужак лез не в свое дело. Издание «Духа всеобщей эмансипации» запретили, а все экземпляры этой подстрекательской газеты уничтожили; так по крайней мере казалось работорговцам. Однако потрепанные, зачитанные страницы ее то и дело появлялись в самых неожиданных местах.
Еще ребенком, следуя повсюду за своим юным хозяином, Фредерик безотчетно подмечал деловую суету, спешку, оживленное движение быстро растущего города. Сидя на ступеньках школы в ожидании Томми, он видел подводы, груженные доверху товарами, направляющиеся в гавань. Иной раз подвода увязала в дорожной грязи, мул пытался изо всех сил ее вытащить, а иностранцы кричали что-то по-своему, что — Фредерик не понимал. Когда с воза падал на землю стебель сахарного тростника, Фредерик припрятывал его. А вечером они с Томми подолгу жевали сладкое волокно — маленький хозяин в постели, его раб — растянувшись на полу.
Фредерику приходилось видеть невольничьи партии, бредущие по улицам Балтимора, скованных вместе мужчин и женщин, а иногда и маленьких детей. Мальчишки всегда бросали игру и долго смотрели им вслед.
