Двенадцать поленьев | страница 8
И до чего же он обрадовался, когда попал в шахту!
Но работать приходилось стоя в подземной, студёной воде.
А на ногах у Дорофеича только лапти.
Скрутил человека ревматизм — и стал он калекой...
Вот какую историю рассказал Старый Солдат. Про себя рассказал. Нам, молодым красноармейцам.
Долго ребята молчали, опустив головы.
А старик опять занялся трубкой. Пустил из своей трубки горький дымок и говорит:
— В больнице лежал. Никакие лекарства не помогали. Думал, так, скрючившись, и помру.
— Чем же тебя вылечили? — спрашиваем. — Ведь ходишь?
— А враз пришло исцеление! — Солдат весело подмигнул. — Революция стала докторицей. Октябрьская. В боевые ряды потребовала. За власть Советов! Тут мои ноги и пошли.
Дорофеич встал и притопнул молодцевато ногой, притопнул другой.
— Гожусь ведь и я на бронепоезде. Как, ребята, считаете?
Разведка донесла, что на вражеском бронепоезде весь день приготовления.
Не собирается ли полковник напасть на нас?
Донесение разведки поступило вечером.
Сыграли тревогу.
Сразу же были отменены учебные занятия, и бронепоезд приготовился к бою.
— Агашин! — позвал меня командир. — А вам особое задание.
Командир раскрыл карту. Достал спичку из коробка и стал ею замерять расстояние на карте.
— Вот здесь, — он отчеркнул место ногтем, — устроим врагу преграду. Вам, Агашин, понятно — какую?
— Понятно, товарищ командир: взорвать путь!
Я стал готовить заряды.
А в провожатые знаете кого мне дали? Самого главного нашего силача — матроса Люлько!
Случись, он и голыми руками прикончит любого белогвардейца.
И правильно, что со мной матрос. Удалимся от своих — всякое может случиться.
— Далеко ли шагать? — спросил Люлько, когда ночью мы тронулись в путь.
— Вот отсчитаем тысячу шагов — мы и на месте.
«Раз... два... три... четыре...»
Считаем молча — каждый про себя. А время от времени сличаем счёт, чтобы не ошибиться.
Тишина. Только изредка, будто спросонья, пропоёт белогвардейская пуля.
«Двести семь... двести восемь... двести девять...»
Под ногами песок и галька. Как ни ступишь — хрустит. Да ещё о шпалы спотыкаемся. Нехорошо это, могут услышать. ..
— Эх, кошачьи бы лапы подрывнику!
«Пятьсот двадцать... Пятьсот двадцать один... Пятьсот двадцать два...»
Чуть приметно голубеют две стальные полоски. Это светятся рельсы — должно быть, от звёзд.
«Семьсот сорок пять... Семьсот сорок шесть... Семьсот сорок семь...»
— Люлько, сколько насчитал?
