И вот, братья, я вам говорю: спасенье уже видно!
Большие события происходят вокруг нас. В Боснии и Герцеговине вспыхнуло восстание. Разве этого мало? Сербия и Черногория собирают войска против турок. Весной война начнется. Приближается великий час!
Что будем делать мы, болгары? Будем ли мы сидеть со сложенными руками? Будем надеяться на бога и на соседние славянские народы или поможем сами себе? Вставайте, братья! Со всех краев нашего злосчастного отечества стекайтесь в Белград! Как только наступит весна, войдем в Болгарию и освободим любезный нам народ от турецкой тирании.
Поднимайтесь! Уже нет времени для раздумий, теперь дела решают все. Лучше смерть за свободу, чем жизнь в рабстве!
Белград, осень 1861 года.
Народный воевода Г. С. Раковский».
Когда кончилось чтение, Игнатий рванулся:
— Что надо делать? Говорите!
— Подожди, и об этом тебе скажут.
На исходе был 1861 год. Исторические материалы свидетельствуют, что к тому времени в Карлове уже существовал созданный агентами Раковского тайный революционный комитет. Но не сохранилось документов, которые говорили бы об участии в нем дьякона Игнатия. Осталось лишь признание, сделанное позже в письме самим Игнатием, когда он уже был известен как Васил Левский:
«Я еще с 1861 года посвятил себя своему отечеству, чтобы служить ему до смерти и бороться за народную волю».
Медленно надвигается вечер. Отбросили горы длинные тени. Побежал по долине холодок. А мартовское солнце, большое и теплое, зацепившись краешком за острую гряду Стара Планины, все еще посылает свои лучи. Не задевая земли, они скользят по вершинам, по пушистым облакам, зажигая их ярким огнем.
По улицам городка возвращается с поля скот, и в воздухе слегка пахнет парным молоком и теплым свежим навозом.
С шумом и гамом устраиваются на ночлег по-весеннему настроенные птицы.
В длинной черной рясе, с крестом на груди шагает, ничего не видя и не слыша, дьякон Игнатий. Его синие глаза потуплены, над переносицей легла резкая складка.
От калитки глядит ему вслед мать. Украдкой, чтоб не видел сын, если вдруг обернется, прикладывает к глазам концы черного головного платка.
В церковном дворе встретился старый звонарь.
— Добыр вечор!
— Добыр вечор! — ответил дьякон, но не задержался, как обычно, и не спросил о здоровье.
Через калитку в каменной невысокой стене прошел во двор монастырского метоха. Перед входом в дядино жилье приостановился. Протянул было к щеколде руку, но тут же отдернул ее и, бросив долгий взгляд на дверь, зашагал дальше, к себе.
