Ему не нужно было становиться в очередь: ежедневно для него оставляли свободным столик в глубине зала. В первый же день он урегулировал этот вопрос с владельцем ресторана, засунув его голову в котел с супом из морских продуктов.
На середине улицы Чиун на мгновение замер, а затем вернулся к машине. Его лицо сияло радостью, как у всякого, кто совершает благородный поступок.
– Я нашел! – воскликнул он.
– Ну и кто же это? – проворчал Римо.
– Эрнст Борньин.
– Ооох... – простонал Римо и нажал на акселератор. Через открытое окно он слышал, как Чиун кричал вслед:
– Подойдет любой толстый белый актер! Вы же все на одно лицо, это всякий знает!
Глава Американской Национальной партии именовал себя «Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф». Это был двадцатидвухлетний парень с прыщавым лбом, настолько худой, что повязка со свастикой соскальзывала с рукава его коричневой рубашки. Его черные штаны были заправлены в начищенные до блеска сапоги, но ноги были так тонки, мускулы на них так незаметны, что нижняя часть его тела в целом производила впечатление двух карандашей, воткнутых в две буханки черного хлеба.
Он глядел прямо в телевизионные камеры, снимающие пресс-конференцию, и пот выступал у него на верхней губе. Римо смотрел новости, лежа на диване в небольшом доме, который он снимал.
– Это правда, что вы бросили школу после десятого класса? – задавал вопрос журналист.
– Да, как только понял, что в школе наши головы забивают еврейской пропагандой!
Его голос был так же тонок и бесплотен, как и тело. Еще два одетых в форму нациста стояли у стены за его спиной. Их маленькие злобные глазки смотрели прямо перед собой.
– И тогда вы попытались вступить о Ку-Клукс-Клан в Кливленде? – спросил другой журналист.
– Это была единственная организация в Америке, не желающая отдавать страну в лапы ниггеров.
– Почему же вас туда не приняли?
– Я не принимаю эти вопросы, – заявил Шайсскопф. – Я пришел сюда, чтобы поговорить о нашем завтрашнем марше. Не понимаю, почему он вызывает такое раздражение в этом городе. Здесь соблюдают права человека, только пока речь идет о евреях, цветных и прочих неполноценных расах. Завтрашним маршем мы собираемся отпраздновать годовщину первой в истории и единственной подлинно успешной программы городского благоустройства. Полагаю, все ваши либералы, любящие подобные программы, должны выйти на улицы вместе с нами.
– О каком городском благоустройстве вы говорите?
Лежа на диване, Римо покачал головой. Ну и дурак!
