На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси…
Б. Пастернак
В этот октябрьский вечер Ника провела целый час — с 21.00 до 22.00 — под проливным дождем, сидя на высокой старой сосне. Она панически боялась высоты и поэтому считала, что ей крупно повезло: те, за кем она собиралась наблюдать, жили в девятиэтажном доме, но всего лишь на пятом этаже.
Доехав за полтора трамвайно-автобусных часа до места будущей дислокации и кое-как одолев требуемую высоту, Лосовская устроилась на дереве почти напротив нужного этажа.
Окна, в которых Ника предполагала лицезреть интересующих ее личностей, были достаточно ярко освещены и — опять удача! — не зашторены. В одном из них даже приоткрыта форточка. К сожалению, зрение Лосовской еще со студенческих времен не соответствовало идеалу, поэтому она достала из рюкзачка маленький беленький театральный бинокль, специально позаимствованный у родной тети, занимавшей скромную должность в Александринском драматическом театре.
Ника старательно наводила резкость на оптическом устройстве, повидавшем великое множество сценических страстей. Наверное, биноклю впервые предоставилась возможность покинуть родные театральные стены и взглянуть на так называемую реальную жизнь.
Когда девушке удалось добиться четкой видимости, по ее лицу потекли струйки внезапно начавшегося дождя.
— Я так и знала! — по-старушечьи проворчала Ника, опять полезла в рюкзак и вынула из него очаровательный зонтик, сшитый из сегментов красной, желтой и голубой ткани и украшенный веселенькой оборочкой в цветочек.
Тут же выяснилось, что держать одной рукой бинокль, а другой зонтик не очень-то удобно. Ведь для страховки нужно было еще и цепляться за мокрый сосновый ствол! Вдобавок ко всему, зонтик мощно надувался при каждом порыве ветра, угрожая превратиться в парашют и унести свою хозяйку. Ника вспомнила, как в детстве лихо прыгала с крыши трансформаторной будки с раскрытым маминым зонтом над головой. Сейчас повторять эту забаву ей ну абсолютно не хотелось.
Через некоторое время сыщице-самоучке все же удалось сосредоточиться на предмете наблюдения — окнах напротив. А за ними явно разгорался скандал. Укоряюще-интеллигентные восклицания («Господи, ну сколько можно лгать?» — женский голос) перешли в отчетливо доносившийся до ушей Лосовской ор («Скотина!! Бабник!!!» — тот же голос).
До драки дело, к счастью, не дошло. За апогеем женских криков последовала напряженная, монументальная тишина. Но смысл подслушанной и подсмотренной сцены был уже и так ясен Лосовской: в семейной жизни наступил полнейший облом. Правда, разглядеть новоявленной сыщице удалось не так уж много, все-таки она сидела на сосне несколько ниже, чем требовалось, и перед окулярами бинокля в основном маячили лишь ярко-рыжие кудри, украшавшие чью-то мужскую голову.
