Масла в этот наступательный порыв молодых генерал‑адъютантов российского императора подлили две поездки посланца французского императора генерала р. Савари в главную квартиру союзной армии (с предложением о перемирии и личной встрече Наполеона с Александром I). Его появления и высказанные им предложения воспринимали как боязнь и неуверенность Наполеона в своих силах. Российский император также направил к Наполеону своего генерал‑адъютанта князя П.П. Долгорукого, который считался лидером «русской партии» в военных кругах и одним из главных сторонников наступления. Это знаменитая встреча в том или ином виде описана почти всеми историками как достоверный «анекдот». И на самом деле, самонадеянный Долгорукий вел себя настолько надменно и вызывающе по отношению к «маленькому человечку, очень грязному и чрезвычайно смешно одетому» (в котором не сразу признал французского императора) и выдвинул такие требования, что прикинувшийся смиренной «овечкой» Наполеон, позднее вспоминая о беседе с этим высокомерным «ветреником» и «шалопаем», рассказывал с улыбкой, что русский посланец «разговаривал с ним, как с боярином, с которого сейчас снимут шубу и сошлют в Сибирь». Откровенное притворство, показной страх и колебание также было воспринято как свидетельство безнадежной ситуации французской армии. Долгорукий доложил, что Наполеон боится русских и «довольно нашего авангарда, чтобы его разбить».
Самое парадоксальное, что после событий под Вишау прямого наступления на французов не последовало. Случись такое, это наверно стало бы благом для союзников. Но 17 (29) ноября русско‑австрийская армия вместо того, чтобы прямо двинуться и атаковать неприятеля (до него оставалось 20 верст, т. е. один переход), свернула с большой дороги на Ольмюц и двинулась влево в обход Брюнна с целью отрезать французов от коммуникационной линии на Вену. И целых три дня продвигалась, утопая в грязи поздней осенью, без продовольствия, проделав не более 40 верст по дурным проселочным дорогам, но кое‑как вышла к Аустерлицу. Эти невероятные и путаные маршруты для колонн и распоряжения для маршей были составлены австрийцем Вейротером. При этом, добавим, царила явная бестолковщина и постоянная путаница из‑за перетасовки полков из одной колонны в другую, что дало повод русскому командному составу не только для обоснованного недовольства, но и для обвинений в измене австрийского генерал‑квартирмейстера. Об этом свидетельствуют многие русские мемуаристы. Вот как, например, оценивал эти трехдневные события А.П. Ермолов в своих воспоминаниях: «Расположение движений поручено было австрийскому генерал‑квартирмейстеру Вейнроту (так автор назвал Вейротера. –
