Тут важно отметить другой момент, что одним из факторов будущих поражений стал стратегический просчет, допущенный Комиссией 1801 г. в выводах, ибо она посчитала, что Россия не будет вести три войны одновременно. А в 1805–1809 гг. русские войска сражались на трех театрах военных действий, с 1809 по 1813 г. – воевали на суше с тремя (с 1812 г. – с двумя) противниками, не считая «бездымной» войны с Англией. В результате неправильной стратегической оценки ситуации вооруженные силы России перестраивались на ходу, воюя в 1805 г. с Персией, Турцией и Францией (в 1808–1809 гг. ее заменила Швеция).
Преобразования не затронули полевую организацию и боевую подготовку войск, которые по‑прежнему руководствовались павловскими уставами. В мирное время полки распределялись, как и при Павле I, по 14 инспекциям (военно‑территориальным округам, подчинявшимся трем инспекторам по родам оружия: по пехоте, кавалерии, артиллерии). Большая часть войск была сосредоточена на границах. Лишь в случае войны на основе инспекций предполагалось создание полевых армий (разделенных на бригады, колонны и корпуса непостоянного состава) произвольным механическим соединением частей различных родов войск. Заметим, что до 1805 г. в русской армии высшим тактическим соединением фактически по‑прежнему оставался полк. Таким образом, даже теоретически, построенные на сплошной импровизации высшие тактические соединения, не имевшие четкой структуры, строгой подчиненности и быстрой взаимозаменяемости, имели массу недостатков, явственно обозначившихся уже в военное время.
В целом нам приходится признать, что российская императорская армия являлась составной частью крепостнического государства. Рядовой состав комплектовался на основе рекрутских наборов и системы «очередности» – более 50% это были бывшие крепостные крестьяне, остальные выходцы из государственных крестьян и мещанских обществ. Для населения империи это была самая тяжелая «подать». Причем чаще всего в рекруты попадали люди, от которых в первую очередь по разным причинам стремились избавиться помещики или крестьянские и мещанские общины («буйные и ненадежные элементы»). Небольшой процент поступления в армию давали так называемые «солдатские дети» (кантонисты) – дети, рожденные солдатами в браке, считавшиеся собственностью военного ведомства. Потомственные дворяне составляли более 80% офицерских кадров. Причем значительная часть офицеров являлось беспоместными дворянами. Идея службы Отечеству являлась ключевым элементом политического сознания этого сословия, хотя по законам империи (Манифест 1762 г.) его представители могли и не служить. На службу дворяне поступали добровольно, причем предпочтение отдавалось не гражданской, а именно военной службе, приоритет которой был несравненно выше. Это рассматривалось как почетная обязанность каждого дворянина; служба являлась, по существу, сословнообразующим признаком дворянства. Лишь 10–15% заканчивали военно‑учебные заведения и поступали в войска уже офицерами, подавляющая часть начинали служить нижними чинами, затем унтер‑офицерами (в среднем от 1 до 3 лет), а лишь потом получали патент на офицерский чин. Хотя среди офицеров имелся, судя по формулярным спискам, значительный процент выходцев из сословия «обер‑офицерских детей» (в армейской практике они почти приравнивались к дворянам), т. е. потомков солдат, получивших за многолетнюю службу офицерский чин благодаря грамотности и, чаще всего, храбрости на полях сражений. Необходимо указать, что для рядового солдата имелась реальная возможность при удачном раскладе получить (после 12 лет «беспорочной» службы в унтер‑офицерском чине или за проявленную храбрость) офицерские знаки отличия и перейти в разряд так называемых «бурбонов» (получить права на личное дворянство, не имея соответствующего происхождения).
