– Молчи, – велел Чиун. – В конце концов ты почти стал корейцем. Если бы ты еще мог контролировать свой аппетит и придерживать язык, то был бы превосходным мастером.
– Я чувствую безграничную гордость, – сказал Римо.
– Я думал об этом много недоль и наконец сказал себе: Чиун, ты стал слитком стар. Слишком много у тебя за спиной прожитых лет и слишком много сражений. Римо уже ни в чем не уступает тебе. Помолчи! И я сказал себе, что Римо ни в чем не уступает мне. И когда я думал об этом, я почувствовал, что моя сила убывает. И я сказал себе: никому больше не нужен Чиун, никто не хочет, чтобы он продолжал быть Мастером Синанджу. Он одряхлел, и все его убогие таланты пропали, и все, что он может делать, Римо делает лучше. Вот что я сказал себе. – Его голос был глубок и звучен, как будто он произносил проповедь, которую обдумывал годами.
К чему он ведет, удивился Римо.
– Да, – произнес Чиун, – вот о чем я думал.
Римо заметил, что его глаза блеснули. Старый мошенник, он же просто наслаждается своей речью.
– И теперь я принял решение.
– Уверен, что оно будет мудрым и справедливым, – осторожно сказал Римо, не доверяя старой лисе.
– Оно пришло ко мне, когда ты локтем убил этого бабуина.
– Да? – медленно произнес Римо.
– Ты осознаешь, что при ударе твой кулак оказался на целых восемь дюймов в стороне от груди?
– Я не знал этого, папочка.
– Ну конечно же, не знал. И в этот самый момент мудрость снизошла ко мне.
– Да?
– Мудрость снизошла ко мне, – сказал Чиун, – и вот что она гласит: как ты можешь доверить благоденствие Синанджу человеку, который даже не умеет правильно исполнять удар локтем назад? Ответь мне, Римо, на этот вопрос.
– Говоря по совести, ты не можешь доверить Синанджу такому недостойному человеку, как я.
– Правильно, – сказал Чиун. – Глядя на то, как неумело ты исполняешь удар, я неожиданно понял, что Чиун, в конце концов, не так уж стар и безнадежен. Пройдут еще многие годы, прежде чем ты сможешь занять его место.
– Все, что ты говоришь, – чистая правда, – проговорил Римо.
– Поэтому мы должны возобновить наши тренировки, чтобы, когда наступит этот день – лет через пять или шесть, – ты был к нему готов. Чиун стремительно поднялся на ноги.
– Мы должны начать тренировать удар локтем назад. Ты исполняешь его как ребенок. Ты позоришь мое имя. Ты оскорбляешь моих предков своей бездарностью, а меня – своей неповоротливостью.
Чиун вошел в раж. Римо, который часом назад с отчаянием думал, что у Чиуна совсем не осталось воли к жизни, теперь осознал, насколько невыносим этот человек. Час назад Римо был бы вне себя от радости, если бы Чиун согласился поехать с ним в Алжир; теперь он даже не собирался звать его с собой.
