Не плачет, а поет! Степочка дернул дверь. Но дверь не открылась.
— Выходи! — сказал Степочка.
— Не могу.
— Почему?
— Я не могу ходить.
— Не можешь ходить?
— Я заболела.
Заболела! Лежит больная, да еще на необитаемом острове!
— Ты одна? — спросил Коля.
— Одна.
— И никто в этом доме больше не бывает?
— Никто.
— Открой, — сказал Степочка.
— А кто вы?
— Мальчики, — сказал Коля.
— Мы потерпели кораблекрушение, — сказал Степочка.
— Хорошо, я сейчас открою.
Что-то зашуршало, двинулось за дверью, звякнул крючок. Степочка толкнул дверь.
Они очутились в маленьком темноватом чуланчике с крохотным квадратным оконцем. Когда-то в оконце было стекло, но теперь от него остались только два осколка по углам. Почти весь чуланчик занимал сундук, и на этом сундуке под одеялом лежала девочка.
Чуланчик был так узок, что она могла открыть и закрыть дверь не вставая.
У нее было маленькое личико, бледное до синевы. Черные ресницы, черные брови. Очень большими темными глазами она спокойно, без удивления осмотрела Степочку и Колю.
— Как ты сюда попала? — спросил Степочка.
Он все еще не мог привыкнуть, что остров оказался обитаемым.
— Я здесь живу, — сказала девочка.
— Всегда здесь живешь? — удивился Коля.
— Раньше — всегда.
— А теперь?
— Теперь я не знаю, где буду жить.
Она отвечала внятно, отчетливо, но как-то безучастно и, казалось, не совсем сознавала то, что происходит. Коля протянул руку и положил ей на лоб. Так делала мама, когда хотела узнать, не болен ли Коля. Лоб у девочки был очень горячий.
— Ты давно лежишь? — спросил он.
— Не знаю.
— Не знаешь?
— А сейчас утро или вечер? — спросила она.
— Утро, — ответил Коля.
— Была ночь, потом был день, потом опять ночь, потом опять день… Нет, не помню, у меня все в голове спуталось… Лежу с тех пор, как вернулась.
