Расскажу я тебе, что вчера у нас было. Слышу я — в саду крик. Выбегаю в сад. Вижу: Вася стоит над прудом и кричит: «Мама, котенок тонет». Да как был в сапожках сафьянных и опашне новеньком — прыг в воду. Хорошо, что нянюшка молодая тут случилась. Вытащила его с котенком в руках. Я его бранить стала. Говорю ему; ты из-за котенка утонуть мог, ведь плавать-то не умеешь, да и сапожки и опашенек новый’ испортил, — а сама радуюсь. Думаю, настоящий отец будет. Теперь за котенком в воду бросился, а лет через десять не страшны ему будут мечи и стрелы вражеские. Не пугливы наши новгородцы: смелы, удалы и сильны они. И смелость, и удаль будит в них еще в колыбели наш вечевой колокол. Верь мне, Марфа Денисовна, Святополк будет разбит и великим князем будет наш князь новгородский.
— Да сбудутся слова твои, Василиса Борисовна! Ты уж тогда, наверное, с боярином в Киев переедешь. Князь уж твоего мужа тут не оставит.
Григорий, Усмошвец, Семен и Николай, с которыми мы расстались после того, как им не удалось уговорить Предславу, Горисвета и Илариона покинуть Киев, благополучно добрались до Пскова. По дороге сюда они всюду собирали людей, призывая воодушевленно присоединиться к Ярославу, чтобы идти на Болеслава и на Святополка, за которым уже утвердилось в народе прозвание Окаянный. И всюду в ответ на их призыв слышалось:
— Не потерпим Окаянного, ляхов и латинян в стольном граде Киеве. Пойдем с Ярославом за дело правое, за землю русскую!
Из Пскова наши путники отправились к Ладожскому озеру. Пришлось им побывать и в нескольких языческих селениях, ютившихся в глухих лесах и сохранивших еще во всей чистоте языческую веру. Но и в этих селениях они находили живой отклик на свой призыв. Отчасти этому помогало и то, что Григорий, Усмошвец и Семен пользовались почетом у всех на Руси за свои богатырские подвиги, а Григорий, кроме того, — как славный гусляр и маститый старец.
В деревне Волынкиной при устье Невы сыновья Григория и их жены, а также внуки с женами и внучки со своими мужьями радостно встретили его и его спутников.
— А дочерей нет у тебя? — спросил Усмошвец старика.
— Была одна, да в малолетстве Богу душу отдала, — ответил он.
— А почему ваша деревня называется Волынкиной? — полюбопытствовал Николай.
— А потому, — ответил Григорий, — что ее первыми жителями были волыняне. Шли они с Волыни, шли, шли и дошли до самого моря Варяжского, дальше уж было идти некуда; вот они тут и поселились, у моря. Сказывал дед мой, что отец его знал в молодости людей, которые пришли сюда с Волыни.
