«Как хорошо, что отец еще не спит, — подумал он, — посоветуюсь с ним, и может, еще удастся собрать подмогу нашей слабой дружине из людей смоленских и освободить князя. Князь заставил нас поклясться, что для его освобождения мы не будем проливать крови своих единоплеменников; но если много нас соберется, то и без пролития крови мы освободим его».
Так размышляя, он дошел до родительского дома. При его приближении сидящие на скамье фигуры вскочили и хотели бежать Одна уже юркнула в калитку, но другая остановилась на минуту, всматриваясь, и с радостным криком бросилась ему навстречу.
— Андрей, это ты? — сказала она. — А мы с Иришей испугались и хотели бежать в терем.
Андрей обнял сестру и поспешил узнать об отце. Оказалось, его не было дома. И он, и все остальные именитые люди Смоленска были на именинном пиру у богатого боярина Стрелы. С минуты на минуту ждали его возвращения.
— Посидим тут, Андрей, — сказала Всеслава. — Я схожу в горницу и велю принести тебе медку сотового и браги сладкой. Подождем тут батюшку.
Но Андрею пить не хотелось. Сестра заметила его взволнованность.
— Чем ты, братец, так встревожен? — заботливо спросила она.
Но Андрей не хотел выдавать причины своего волнения и постарался отвлечь внимание Всеславы: он заговорил с ней о ее горе.
— Ты была, — проговорил он участливо, — что-то печальна прошлый раз, когда я был у вас. Что у тебя на душе, горе какое?
— Особенного горя нет, Андрей; вот, правда, сватают мне тут жениха одного. Да я сказала уж, что не пойду… Ну, родители и не будут меня неволить.
— А кого тебе сватают, сестра?
— Сына боярина Ивана.
— Василия? — удивился Андрей. — Ведь он красив и богаче всех в Смоленске. Кто же тебе больше его нравится, Слава?
— Никто мне не нравится, — тихо ответила Всеслава. — Я вообще не хочу замуж.
— И это причина твоей грусти? Не понимаю.
— Нет, Андрей. Я никому не говорила об этом, и ты никому не рассказывай того, что я скажу тебе. Мне снился страшный сон. Господи, и теперь страшно вспомнить, — вздрогнув, сказала она. — И снился мне этот сон два раза. Я видела во сне вашего князя Глеба. Снится мне, будто сижу я так, как сегодня, у ворот на скамейке, сижу, как сейчас, вдвоем с Иришей, сидим мы и весело разговариваем. Вдруг прибегаешь ты и говоришь: «Сестра, иди, иди скорее со мной, князь прислал меня за тобой». Я говорю, как, мол, я пойду ночью, теперь? Но ты и слушать ничего не хочешь, хватаешь меня за руку и тащишь. И бежим мы по мокрым папоротникам и по мягким мхам; холодные ветки берез задевают за лицо. Наконец прибежали мы к вашей стоянке; все так тихо, все спят. Темно вокруг. Только из княжеского шатра виден слабый свет. Мы с тобой подошли к княжескому шатру и остановились, и такой на меня ужас напал. «Не входи, Андрей, — говорю я тебе, — не входи, голубчик». Но ты отдернул полог шатра, и мы увидели то, что вот уж несколько дней стоит у меня перед глазами. В углу перед образом теплится лампадка, а на полу на ковре лежит князь Глеб. Лежит он навзничь, с бледным лицом, а вокруг него темная лужа, и от черных волос его как бы слабый свет исходит и отражается в этой луже крови. Над ним стоят два человека: один — воин в кольчуге, со звериным страшным лицом, другой — холоп с рожей красной, пьяной, бородой всклокоченной; у холопа нож кухонный в руке, весь окровавленный. Стоят они и смеются. Как мы вошли, князь Глеб открыл глаза свои светлые и говорит чуть слышно, но каждое его слово до сих пор звучит у меня в ушах: «Прощай, Андрей, и ты, Всеслава. Ты будешь долго жить, Андрей, и будешь счастлив на земле, а ты, Всеслава, иди в обитель: мир готовит тебе лить кровь и горе!». Я проснулась и не могу до сих пор забыть своего сна.
