Сколько было с тех пор гроз! Но Семипёрую птицу никто не видел. — Дедушка Лузгин говорил медленно, вполголоса. Он смотрел куда-то в сторону — будто видел какие-то одному ему ведомые дали. Потом пришёл в себя и совсем обыденно сказал:
— Счастье пришло неожиданно. И совсем не со стороны полудня. Была великая гроза, поднятая русскими людьми, такими же, как и нивхи, бедными. И не Семипёрая птица принесла нивхам Счастье. Ленин — вот кто дал нивхам Кыс — Счастье. Оживи сейчас Ых-миф, он бы не ушёл от берега страны Счастья. А Семипёрая птица — она осталась в сказке…
Дедушка Лузгин обвёл взглядом ребят. Колка и Урьюн молчали. По-видимому, они ждали, что ещё скажет дедушка — им очень хотелось, чтобы Семипёрая птица была и сегодня жива, чтобы она летала по земле и приносила людям счастье.
Ребята аккуратно перевязали птице крыло, и оно уже не волочилось.
Дедушка огородил угол двора, накинул старую сеть, чтобы собаки не забрались, и пустил туда птицу.
Семипёрая птица не ела уже несколько дней. Никто не знал, чем её кормить. Давали траву — не ест. Давали хлеб и кашу — тоже не ест. И Колка сказал Урьюну:
— Видишь, у птицы ноги, шея и клюв длинные?
— Ну и что же? — вопросом ответил Урьюн.
— Ноги у неё голые, будто штаны закатала, — сказал Колка.
— Ну и что же? — спросил Урьюн.
— Заладил своё «Ну и что же», — недовольно сказал Колка. — Не можешь, что ли, догадаться, где она ходит?
— В воде.
— А раз в воде, значит, что ест?
— Наверное, рыбу или ракушки, — сообразил Урьюн.
— То-то, — тоном взрослого сказал Колка.
Ребята побежали на ближнюю тонь, где рыбаки метали невод, и попросили у тёти Ласкук корюшки и селёдки.
Птица жадно набросилась на рыбу. Ребятам пришлось снова бежать на тонь.
На берегу собралось много народу — провожали дочь Ласкук в дальнюю дорогу.
Таркун, молодой моторист, первый в посёлке музыкант неуверенно выводил мелодию «Подмосковных вечеров».
— Если бы знали вы, как мне дороги сахали-инские ве-че-ра-а-а, — тянул Таркун, лукаво подмигивая.
А сахалинский вечер действительно был чудесен. Небо в горячем огне, который выше, над головой, переходил в голубоватое струящееся пламя. Густая позолоченная вода спокойно и мерно колыхалась. Молодёжь пела песни. В их голосах слышалась светлая грусть. Всегда грустно провожать хорошего человека. Но это вместе с тем и радость всех жителей Чайво.
— Пусть ветры приносят в Ленинград запахи твоей родной земли. Пусть лебеди протянут воздушную дорогу от Ленинграда к Ых-мифу, — растроганно говорила старая рыбачка Ласкук, мать Гали.
