Симона ошеломленно взирала на окружающее ее неумеренное богатство — из лиможских шкатулок свисали украшения из золота и серебра, на этажерках валялись небрежно брошенные драгоценные камни. Повсюду в беспорядке были разбросаны шелковое нижнее белье, заколки и булавки из слоновой кости, хлысты, подобранные в тон сапогам для верховой езды, а на пьедестале красовались бронзовые ступни ее матери. Франсуаза явно тяготела к излишествам. И к духам тоже. В воздухе витали разнообразнейшие ароматы, включая ладан, — ими пропахли занавеси и даже стенные панели.
Вооружившись распылителем, явилась Эффат. Обойдя Франсуазу кругом, она сбрызнула ее духами «Майская роза».
— Будь хорошей девочкой, Симона, — пробормотала ее мать, — и дай мне еще одну розу.
— Здесь чересчур много ароматов, они перебивают друг друга, и у меня кружится голова.
— Они не перебивают, а дополняют друг друга, — поправила ее Франсуаза. — Воспоминания и запахи неразрывно связаны друг с другом в нашем эмоциональном восприятии. Когда после тебя остается запах духов, мужчины начинают скучать по тебе.
Из огромного букета в вазе Симона выбрала желтую розу.
— Non, та chere! Нет, моя дорогая! Никогда не выбирай желтый цвет! Лучше всего розовый — он напоминает мне о розовых сосках. Дай мне ту, у которой лепестки начали увядать.
Выбрав нужный цветок, Симона закрепила его за ухом у своей матери и повернулась, чтобы обозреть «Серальо». В окно влетал свежий ветерок, но она обнаружила, что ей трудно дышать. Ей хотелось убежать. Ей нужен был глоток свежего воздуха.
Из самого сердца массивной кровати, откуда она правила своей вселенной мужчин, Франсуаза устремила взор на бедра дочери.
— Желание дает нам возможность жить дальше, Симона. Используй свою сексуальность так, как мужчина использует свой пистолет или шпагу. Дай пищу его желанию, этому самому главному и жизненно важному изо всех эмоций. — Она вынула розу из-за уха и, чтобы отпраздновать свое прошлое, настоящее и будущее, небрежно бросила ее в окно.
Роза исполнила вальс на фоне безоблачного неба, наклонилась и, сделав пируэт, спланировала вниз, к парку с зарослями жасмина и важно расхаживающими павлинами, чтобы приземлиться на широкие поля соломенной шляпки мадам Габриэль, которая как раз проходила по террасе под окном.
Франсуаза выбрала из вазы банан.
Симона вскочила на ноги, ее желтые глаза метали молнии.
— Mama, non! Assez![19]
Гигантские объятия кровати «Серальо», где правили бал желания и мечты ее матери, готовы были сомкнуться и задушить ее. Если она сию же секунду не выйдет вон, то непременно лишится некоей важной части своей личности.
