— Вот опять… Видишь?
— Что?
— Вот!.. Вот!.. Смотри!
Я проследил за его дрожащим пальцем, на котором не было ногтя.
Сначала я ничего не мог разобрать: видимости не было ни на грош. Громадные водяные валы, кругом — шипение пены, тьма, и ничего больше. Ходит палуба под ногами вверх-вниз, да ветер свистит в снастях. Но спустя минуту, когда мы взлетели на гребень очередной волны, я увидел огромную черную гору слева. Она была много чернее всего остального. И вдруг на ее вершине замигал крохотный огонек, вгоняя нас в дрожь.
Мы снова полетели в бездну, и мне стало ни до чего, удержать бы штурвал. Я взглянул на компас, но картушка вела себя по-прежнему. Где норд? Где ост? И что это за гора слева по борту?
— Остров! — донесся до меня голос перепуганного вахтенного. — Это же остров… Рикошет! — И он в ужасе побежал по опадавшей палубе, цепляясь за что придется, старый морской волк, свидетель или участник всех абордажей в истории корабля. Больше я его не увижу.
Самую дурную славу снискал Рикошет. Да вы и сами наверняка не раз слыхали про это гиблое место. О таинственных историях, случавшихся здесь, по сей день шепчутся моряки во всех тавернах от Бисквита до Калькутты. Я не был суеверен в отличие от многих моряков, но все же этот огонь действовал мне на нервы, и неожиданно вспомнились слова одного шкипера. Он говорил: «А когда уже нет надежды на спасение, Рикошет ставит вам свечку. И горит она на самом его верху, и не гаснет даже в ураган».
Да, многое я бы отдал, чтобы оказаться подальше отсюда.
И тут ни с того ни с сего фрегат получил дифферент на корму, стал разворачиваться правым бортом к ветру, а значит, форштевнем к острову. Затем неведомая сила подхватила и повлекла его, и он начал ускорять ход, совершенно не слушаясь руля, словно подхваченный каким-то невидимым Левиафаном.
Лаг показывал двенадцать… тринадцать… четырнадцать узлов. Я выбился из сил, стараясь изменить курс, но штурвал заклинило намертво, а паруса забрали столько ветра, что я испугался за мачты. Мне ничего не оставалось делать, как закрепить штурвал и идти за подмогой.
Корабль мчался на скалы.
С превеликим трудом я добрался до сходного тамбура, спустился по трапу, распахнул дверь в кубрик и прохрипел:
— Капитан!..
И тут мне стало не по себе.
Ездили по столу кружки, в которых дымился недопитый шоколад. Среди них возвышался великолепный торт с чуть подгоревшей корочкой, валялись брошенные кости и кожаный стаканчик к ним, лежали игральные карты, но не было в кубрике ни души.
